Директорский кабинет в господском доме был просторным. С тремя окнами. Со стульями, расставленными по всему периметру комнаты. С большим письменным столом и столом поменьше, составленными в виде буквы «Т», за которыми на оперативках по правую руку от директора Ивана Васильевича Дементьева восседала главная инженерша Алевтина Ивановна Залазаева, по левую – заместитель Дмитрий Сергеевич Колесов. Также в кабинете присутствовал «аэродром» для совещаний чуть поодаль, за которым томились в ожидании очередных нагоняев начальницы цехов. Над директорским креслом в рамке висел портрет Ленина, вырезанный, похоже, из какого-то белорусского журнала, с надписью «Уладзiмiр Iльiч Ленiн». В одном углу сверкал облупившимся кафелем с мутными изразцами неработающий камин, потухший навечно. В другом – молчали часы с застывшим маятником, покрывшимся паутиной. На потолке через одну уныло светили люминесцентные лампы. В общем, ничего особенного.
У Колесова кабинет был скромнее: обычная комната, выдержанная в спартанских тонах, с письменным столом, встроенным шкафом, сейфом, крутящимся креслом для хозяина и стульями для посетителей. Из достопримечательностей – яркий календарь с узкоглазой японкой в бикини. Так сказать, для поднятия рабочего настроения.
– Читал? – спросил главный областной сапожник Дементьев, отбросив в сторону газету «Новый обозреватель».
– Что это? – вопросом на вопрос ответил Колесов.
Он только вошел в кабинет к начальнику и не совсем понял, о чем тот его спросил.
– Да статья про цеховиков. Называется не как-нибудь, а «Падение». Воровали проходимцы с госпредприятий фондовый материал почем зря. А потом батники шили и выдавали за фирменные. И самое интересное, что портнихи у них были глухонемые. Чувствуешь? Все продумали хапуги. Ничего святого, кроме денег. Вот и попались. Всех посадили. Одного – на десять лет, а другого – вообще расстреляли за хищения в особо крупных размерах, – сообщил директор, развалясь в кресле.
– Нет, не читал. Я не читаю советских газет.
– Так других у нас нету.
– Почему «нету»? Есть, сам видел: и «Юманите», и «Монинг стар», и «Нойес цайт». Но их тоже никто не читает. Русские люди даже русского-то языка не знают. Один мат. Можно бросить пить и курить, но бросить материться в нашей стране нельзя. У меня такое впечатление, что население России делится на экстремалов и экстремистов. Если тебя российская жизнь устраивает, ты – экстремал. Если не устраивает, ты – экстремист. Ну, вот как тут не сматериться? Короче, жизнь – как баба: выпил, и опять вроде ниче.
– Ну да. Какой же русский язык без мата? Слушай, может, и нам что-то замутить типа этого? – предложил то ли в шутку, то ли всерьез Дементьев, перебив своего зама.
– Ты серьезно?
– А что тут такого? Работая на дядю, не заработаешь на тетю. Жить на одну зарплату прикажешь? Я на спекуляции шузов своих больше имел в два раза, чем здесь получаю. На заводе больше зарабатывал.
– Тогда какого хрена сюда приперся?
– А че там хорошего? Квартиру там лет через двадцать получу. Десять лет буду ждать, когда меня профсоюз наградит путевкой в какую-нибудь говняную Болгарию. А здесь, если хочешь, – трамплин в будущее. Главное – ухватиться. И ждать.
