– Понял, – отозвался Лан. – Не дурак.
– Дерзишь… – Ждан Ростиславович покачал головой. – Хорошо, что дерзишь. Не люблю мямлей, в торговле они успеха не имеют.
– Когда выходим? – спросил Лан.
– О! – Мастер Торговли шумно поскреб подбородок. – Человек дела! Годится! – Он подался вперед, навалившись широкой грудью на столешницу, и сказал приглушенно: – Кремль с трех сторон окружен нео. Как только появится «окно», нас здесь уже не будет.
Под торговцем заскрипело кресло. Ждан Ростиславович встал, давая понять, что разговор подходит к концу.
– Тебя временно расквартируют при Торговом Приказе, – сказал он, глядя на Лана сверху вниз, что было непросто, ведь молодой приказчик оказался на полголовы выше своего начальника. – Попей-поешь, помойся, но булки не расслабляй – будь готов в любой момент сорваться с места.
– Так точно, – ответил Лан.
– А я пойду пока отужинаю поминальными пирогами… – Ждан Ростиславович пощелкал в предвкушении пальцами и погладил бурчащее от голода брюхо. Лана это слегка покоробило, ведь речь действительно шла о поминках, а не о каком-то празднестве – например, по случаю светлых именин Князя. Он решил, что душою Ждан Ростиславович ближе к «ядовитым рептилиям» маркитантам, чем к рядовым защитникам Кремля, пролившим сегодня на стене море крови – вражьей и своей. Впрочем, поживем – увидим… Впереди – рисковое дело, которое четко, как ампервольтметр мастерового-электрика, покажет, кто из них чего стоит.
На Соборной площади полыхали костры. Все жители Кремля, кроме стрельцов и дружинников, стоящих в карауле, были там – провожали павших. Молитва Хранителей Веры сливалась с многоголосьем женского плача и ревом жаркого пламени.
Всполохи костров озаряли ночное небо, затянутое бугристыми, словно мозги, тучами, и отражались на кое-как восстановленных куполах храмов.
Лан смотрел на игру багровых бликов, стоя у Спасских ворот. Он рассеянно поглаживал гриву тяжело навьюченного фенакодуса да старался не вздрагивать, когда бабский плач становился чересчур пронзительным, пробирающим до мозга костей.
– Тиша… Тиша… – бормотал он в мягкое ухо фенакодуса, и двое дружинников, готовых, как и Лан, по первому приказу выйти за ворота, понимающе переглядывались. Они не были сейчас с общиной, хотя всем сердцем рвались разделить скорбь с остальными. Через несколько минут им предстояло окунуться в ночь, точно в грязную воду Москвы-реки. Пока что они оставались на территории крепости, но мысленно были уже за стенами, среди поросших растениями-мутантами развалин.
Нео, окружавшие крепость, неожиданно снялись с позиций и растворились во мраке. Никто не знал, почему это случилось и не является ли отступление нелюдей военной хитростью. Только, говорят, что-то знатно взорвалось возле Форта, да повис над руинами вой плакальщиц нео, возвестивший о смерти какого-то высокопоставленного обезьяна.
Тот шанс, которого ждал Мастер Торговли, сам шел в руки. Лучшего «окна», чтобы незаметно проскользнуть на Арбат, и придумать было нельзя.
А вот Тишка был неправильным фенакодусом.
Тупая одутловатая морда идиота. Выпученные глазищи, которые косили так сильно, что, казалось, мутант смотрит не отрываясь на свой куцый хвост. А еще – удивительно кроткий нрав и неспособность издавать громкие звуки, за что Тишка и получил свое имя. Большую часть времени это исключительно миролюбивое животное обычно проводило в конюшне, пуская слюни из раззявленной пасти и ковыряясь в замызганном носу длинным шершавым языком.
