– Построиться в одну шеренгу.
Никто не шевельнулся. Остановились в нескольких шагах и продолжали выражать всем своим видом явное недоумение, граничащее с презрением.
– Вот вы, курсант, – обратился сверхсрочник к одному из ребят, видя, что его команда игнорируется. – Как ваша фамилия?
– Гончаров.
– Курсант Гончаров, а не Гончаров, – резко поправил сверхсрочник. – Постройте курсантов в одну шеренгу.
– Простите, с какой стати. Кто вы такой? – спросил Павел, не желая выполнять распоряжение.
Знали или не знали вчерашние суворовцы положение устава о начальниках по воинскому званию, но в действительности, начальником по воинскому званию мог быть для рядового и сержантского состава только офицер. Ну а что касается сверхсрочника, то его, конечно, положено было приветствовать при встрече, как старшего по званию, нельзя было и грубить опять же как старшему по званию, но вот выполнять распоряжения? Нужно заметить, что встретившийся на улице сверхсрочник, никаких распоряжений и не мог отдавать.
А здесь, в училище? Кто же этот тип, что прицепился к курсантам?
– Я комендант училища старшина Любимов! – представился сверхсрочник.
Любимов действовал по всем правилам. При малейшем намёке на неповиновение необходимо сразу разделить неповинующихся, выделяя так называемого зачинщика. Это прекрасно знали те офицеры и сверхсрочнослужащие, которым не хватало своего собственного командирского авторитета, и которым приходилось брать этот авторитет взаймы у положений устава.
«Н-да, попали в переплёт, – подумал Константинов. – Что ещё за комендант? Лучше всё-таки не доводить дело до серьёзных разборов».
Он тронул Гончарова за рукав гимнастёрки и шепнул:
– Командуй. Лучше построй, а то, чувствую, как бы всё не обернулось худо.
Гончаров шагнул в сторону, встал так, чтобы строй мог расположиться слева от него, как и полагалось по строевому уставу. Скомандовал:
– В одну шеренгу, становись!
Да так, что сам старшина Любимов вздрогнул, удивлённый столь громовым командирским голосом. Не знал, что Гончаров прекрасно поёт и может исполнить даже песни, которые исполняют маститые певцы, отличающиеся басом, посильнее того, что, к сожалению, ныне разменял на попсовые закидоны Басков.
Вся ещё недавно весёлая компания вытянулась перед старшиной, тоже не ожидавшая такой строевой команды из уст своего товарища.
Любимов крякнул от удивления, но несколько успокоился. Кому ж приятно, когда тебя в грош не ставят. Однако, это был не тот человек, чтоб прощать подобные выходки.
– В чём дело? Почему не приветствуете старших?
Все молчали.
– Батальон? Рота? – резко спросил он и, не получив ответа, снова обратился к Гончарову: – Курсант, вы из какой роты?
– Вроде как четвёртая.
– Что значит, вроде как? Ваш военный билет.
– А это что ещё за билет? Куда? В театр? – начал прикалываться Гончаров, который являлся юмористом и до некоторой степени «язвой» для нерадивых командиров.
Увы, увы, нерадивые командиры не столь редки, как и нерадивые курсанты.
Любимов снова стал свирепеть.
– Да я вас сейчас же отведу на гауптвахту.
Ну, уж тут все понимали, что он загнул, причём через чур загнул. Никаких прав арестовать кого бы то ни было, ни у кого из командиров ниже командира роты, прав не было.
– Сдать военные билеты.
– Простите, проездные военные билеты на поезд? – спросил юморист Гончаров. – Так мы их в роте сдали.
Кажется, Любимов начал понимать, что он нарвался на весьма странную компанию и вскоре догадался, кто перед ним. Он не мог не знать, что именно с этого дня началось прибытие выпускников суворовских военных училищ.
