– Заткнись! И строй своих аристократок в шеренгу по росту!
Выстроил он их. Выбор и впрямь большой – дюжина девок, разнокалиберных, как ведомость у интенданта. Фриц сразу потребовал, чтобы ему баронесс показали, выбрал ту, что повыше, и потащила она его куда-то в подъезд.
– А вы, господин офицер? – обратился ко мне сутенер. – Кого предпочитаете?
Ответил я ему… Не так, чтобы очень энергично, лень было на эту гниду силы тратить, а простенько, в три этажа с двойным загибом, и к грузовику пошел. Облокотился рядом с Клаусом, вытащил пачку из кармана, полюбовался еще раз на собор, прикурил от Клаусовой самокрутки – любит он такие здоровенные самопалины сворачивать, что хоть дымзавесу от них ставь, – и стал смотреть, как пузан свое подразделение муштрует.
Клаус затянулся, облако выдохнул.
– Что это вы там про аристократию разорялись?
– Да брешет этот урод, – кивнул я на сутенера, – что у него шлюхи, в какую ни плюнь, все сплошь княгини да графини. Фрицу вон баронессу сосватал.
– Ну, – задумчиво говорит шофер, – та баронесса, что баварец повел, разве что у себя в халупе с земляным полом баронствовала. Только одно жемчужное зерно в этой навозной куче имеется. Видишь во-он ту малышку?
– Которую пузан как раз сейчас материт? – уточнил я целеуказание. – Вижу. А с чего ты взял, что она из здешних фонов будет?
По мне, так ничего в девке этой особенного не было. Кроме, разве что, возраста. Блондиночка, худенькая такая, невысокая, чуть курносая… волосы в две косички заплетены, в правой красный цветок, в левой – белый. Женщина типа «мини», уменьшенная, так сказать, модель. Хотя нет, это личико у нее как у взрослой, а если мордашку эту серьезную отминусовать, она и на девку-то не потянет. Так, девчонка малолетняя. Таким бы с куклами еще… ну да у нас в доме и помоложе работать начинали. И не только полы мыть, но и в «веселом квартале» тоже. Трущобы… сколько белые занавесочки на окнах ни крахмаль, заплаток на платье от этого меньше не становится.
– Я, – прервал мои размышления Клаус, – малыш, перед войной семь лет личным шофером графа Реке работал. Насмотрелся. Порода, это, знаешь ли… заметно. Только сломается она скоро. Была б постарше чуть – может, и выдержала бы, а так… спорим, через две недели приедем, не будет ее здесь?
– Через две недели нас здесь не будет.
– Тоже верно. Эх, Эрих, – Клауса, похоже, как русские говорят, на ностальджи потянуло, – видел бы ты, какая у меня машина тогда была. «Бенц» ручной сборки, салон хромовой кожи, сиденья…
И в этот момент сутенер размахнулся и как врежет девчонке той по лицу. Ах ты сволочь, думаю, у него ж колец по весу, как на кастет хороший…
Девчонка от этого удара на пару метров отлетела, на спину шлепнулась, а когда привстать попыталась и руку от лица отнять, пузан подсеменил и небрежно так ногой ее… даже не то чтобы пнул, а словно подошву вытер.
А я как увидел у нее на лице мазок кровавый, яркий – и в голове будто бризантный рванул!
Помню, как подбежал и первый раз ему врезал – с налету ботинком. Ботинки у меня хорошие, Ральф Бауман их с убитого горнострелка снял. А следующее, что помню, – сутер на земле свернулся, подвывает тоскливо, а рядом со мной Клаус стоит и руку мою удерживает, которой я из кобуры «штайр» тащу.
– Не надо пулю об него пачкать. – В его голосе прозвучало такое ледяное спокойствие… Мне даже не по себе стало.
– Мне не жалко!
