– А как насчет остальных кандидаток?
– Все остальные – на четвёртом месте, проходят по версии: «внезапная смерть ребенка, не зафиксированная официально».
«Да, в тоталитарном государстве это весьма сомнительно. Это на родине Эндрю Сушкова не требуют документы ребенка ни в детском саду, ни в школе. Там ребенка можно любым именем назвать. Но мы будем думать, что шанс есть. А иначе – не стоило все это затевать».
* * *
«Вот так деревня!» – в который раз воскликнула про себя Марина. Шабалиха поражала своим цветущим благоустроенным видом. Строгие ряды типовых одноэтажных домов из белого кирпича или бруса утопали в зелени на асфальтированных улицах. В центре деревни были даже тротуары, обсаженные подстриженным кустарником. Здесь располагались контора, школа, детский комбинат с целым парком за оградой, поликлиника, почта.
Женя провез её и на окраинную улицу, где стояло несколько домов попроще. Он показал, где был дом Сушковых, а где – Домниковых, последний на улице. Их огороды и сейчас выходили в сосновый лес и имели калитки. Марина прошлась от «от Домниковых до Сушковых» и обратно по лесной дорожке. Это заняло от силы минут пять, даже ребенок не потратил бы много времени. Заросли малины, крапивы и лопухов вдоль заборов могли бы спрятать от недобрых глаз и не такую кроху. Клуб по-прежнему был рядом с бывшим директорским домом, но он был перестроен и теперь выходил фасадом на соседнюю улицу, ближе к центру деревни. Марине чего-то не хватало, она завертела головой, беспокойно озираясь:
– А где же была школа? Должна же была где-то на этой улице быть школа.
– Да, вон там, наискосок, где сейчас почта. А как вы догадались?
– Потому, что Сушкова с женой арестовали прямо в школе.
…Сушковых «взяли» прямо в школе. Машина подъехала к крыльцу, из нее вышли хмурые люди в шинелях и быстрым шагом направились внутрь. В деревне такие машины просто так не появлялись. Сердце пожилой женщины, стоявшей у калитки дома с маленькой девочкой, сжалось от страха. Елена Ивановна торопливо пошла вглубь усадьбы, где был выход в лес. Здесь у столбика калитки со стороны леса была неглубоко закопана жестянка из-под чая. Она достала маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. Елена Ивановна поцеловала его, надела цепочку на шею ребенка, спрятала крестик под пальто. Перекрестила, обняла на прощанье ребенка и сказала: «Ляля, иди к бабе Маше! Иди, а то плохой дядя заберет». Девочка в коричневом пальтишке и таком же капоре послушно пошла по знакомой тропинке, а женщина поспешила войти в дом, на ходу расстегивая пальто. Ей надо было протянуть время…
Или это было так?
… Елена Ивановна торопливо подошла к дереву у плетня, где была неглубоко закопана жестянка из-под чая, и достала из нее маленький сверток, развернула, на ладони блеснул золотой крестик. От калитки её окликнула испуганная женщина: «Елена Ивановна! Возле школы – машина». – «Тише, я знаю, возьмите, пожалуйста». Одной рукой передала ручку ребенка, другой – цепочку с крестом: «Иди, Ляля, к тете Ане, а то плохой дядя заберет». Женщины поспешно разошлись: одна вошла в клуб, вторая – в дом…
– Ну и что, что их арестовали в школе?!
– А его мать – дома. Она должна была заметить эту машину, чтобы успеть спрятать ребенка. И, может, уничтожить какие-нибудь записки, письма, документы. А куда, интересно, делась метрика Елены?
Евгений, слегка опешивший от внезапного проявления «женской логики», засуетился:
