Улыбка Шехабеддина несколько потускнела, однако он быстро справился с собой и дружелюбно ответил:
– Моя жизнь – ничто. Я с радостью готов принести ее в жертву нашему властелину!
– Не нужно пустой болтовни! – резко перебил его Халиль. – У Железных ворот сложили головы многие тысячи наших солдат, ты же сдался в плен, предпочитая позор достойной смерти. И вот теперь ты стоишь передо мной, целый и невредимый, пытаясь уверить меня, что для тебя жизнь не имеет никакого значения? В таком случае знай: я не султан, тебе не нужно передо мной оправдываться! Но если повелитель доверит твою жизнь в мои руки, хорошо подумай, какие аргументы ты приведешь, чтобы спастись от неминуемой кары.
Не дожидаясь ответа, Халиль резко развернулся и пошел прочь, пытаясь совладать с нахлынувшим на него гневом. Он не сомневался, что этот разговор скоро станет известен повелителю. Шехабеддин-паша был довольно влиятельной фигурой во властных кругах Османской империи, и еще никто не смел разговаривать с ним подобным образом. Однако даже ему недоставало сил тягаться с великим визирем, и Халиль это знал. Он считал свои слова вполне справедливыми, потому ни за что не стал бы извиняться за сказанное, даже если того потребует султан!
Однако визирь был раздосадован отнюдь не из-за того, что в порыве гнева опустился до угроз. Он не понимал, почему повелитель не сказал ему ни слова о приезде Шехабеддина. До сих пор Халиль считал, что пользуется полным доверием Мурада, ведь раньше у государя не было от него тайн. Почему же он не предупредил его о своих планах на этот раз? И что это за срочная миссия, ради которой Шехабеддин так спешно явился в столицу?
Халиль предчувствовал недоброе. Его интуиция говорила, что в Османском государстве грядут роковые перемены, а за долгие годы при султанском дворе он научился доверять интуиции, которая еще ни разу его не подводила.
Не подвела она его и теперь…
* * *
В тот вечер великий визирь допоздна работал в своем кабинете, расположенном неподалеку от покоев султана. Глаза уже начинали слипаться, и, рассудив, что остальные дела могут подождать до завтра, он стал собираться домой. Поместье Халиля находилось совсем недалеко от дворца, и в хорошую погоду можно было без труда преодолеть этот путь пешком. Однако в распоряжении визиря всегда находилась повозка, готовая в любой момент доставить его в нужное место.
Едва Халиль вышел в коридор, как мимо него пробежало сразу несколько евнухов, состоявших на службе в гареме. С ужасом в глазах они без устали судачили друг другу о каком-то «ужасном происшествии». Остановив и расспросив одного из них, Халиль узнал, что этой ночью в темнице тяжело ранили какого-то узника.
По спине визиря пробежал холодок.
«Неужели они добрались до него? – промелькнула мысль в его голове. – Но как? Я же принял все возможные меры!»
Через несколько минут Халиль спустился в подземелье, где находились пленники, и быстрым шагом направился в его самый дальний конец. Впереди, в полумраке, царило непонятное оживление. У одной из темниц столпились четыре стражника, главный тюремщик и еще несколько незнакомых людей, по-видимому, врач и тюремная прислуга.
Заметив визиря, все расступились и притихли. Халиль перешагнул через порог, ведущий в камеру, и глухой стон вылетел из его груди.
Кара-Хизир, убийца Алаэддина и его детей, неподвижно лежал на полу. Из перерезанного горла все еще сочилась живая кровь, поблескивая в неровном пламени факелов. Глаза мертвеца неподвижно глядели в потолок, а на лице его не было ни страха, ни ужаса, ни печали, а только безмятежное спокойствие.
