– Он отсидел четыре года, – сказала Кафа. – Потом он то ложился в разные лечебницы, то выходил из них. В конце концов его посадили на длительный срок за ввоз наркотиков. Два года назад он вышел из тюрьмы.
– Есть адрес?
– Да.
– Высылаю туда патруль.
Закончив телефонный разговор с отделением, Фредрик повернулся к Кафе. Она зачитала отрывок из досье на Рейсса: «Согласно этому, Рейсс избавился от алкогольной и наркозависимости во время отбывания последнего срока». В нем говорилось также, что Рейсс порвал со старым кругом общения и устроился на работу сторожем.
– Сторожем? Какой кретин будет нанимать преступника сторожем?
– Вот-вот. Не могу найти имя… – Ее голос угас, что заставило Фредрика поднять голову.
– Нелегалы, – выдала она. – Господи.
Фредрик обошел столик. На экране ноутбука Кафа открыла фотографию с освобождения Рейсса. На ней мало что осталось от того молодого парня, которого Фредрик помнил с кадров по телевизору. Длинные темные кудри спортсмена коротко острижены, а когда-то гладкие бритые щеки стали впалыми под широкими скулами. Фредрик ни за что не узнал бы в этом человеке с потухшим мрачным взглядом конькобежца Рикарда Рейсса. Однако он все равно его узнал.
Потому что мужчина на фотографии – сторож, которого они с Кафой встретили в дверях лифта в доме Хенри Фалька.
В полиции Осло существует негласное правило. Нельзя обвинить коллегу в том, что он негодяй. В мире настоящих негодяев таких людей называли стукачами. Им ломали пальцы, выбивали зубы или они попадали на деньги. В полиции их называли осведомителями, и наказание для них было намного меньше положенного. Подобным образом реагировали и на грязных полицейских. Заткнись и отведи глаза. Официальное обращение влекло за собой официальные бумаги. Те попадали в прессу, и начинался ад. Все хранящиеся скелеты в шкафу вытаскивали на свет. Фредрик имел за душой столько дерьма, что он даже не был уверен, осмелился бы обвинить Квислинга в нацизме.
Кафа взяла телефон и собиралась позвонить Себастиану Коссу. Чтобы рассказать инспектору о своих подозрениях в отношении Франке Нуре. Но Фредрик решительно схватил ее за запястье.
– Не вздумай, – прошипел он, и на них уставилась девушка с сосисками. Фредрик вытащил Кафу на улицу. – Это опасно! Ты не представляешь, каких демонов выпустишь наружу!
– Так что же, по-твоему, там произошло? – завелась Кафа. – Франке находился в квартире, где только что кто-то воспользовался компьютером. Исчезла флешка с государственными тайнами. Он был там вместе с уголовником.
– Возможно, у Франке были свои причины, – ответил Фредрик, пытаясь казаться невозмутимым. – Дай мне поговорить с ним. Вечером поеду к нему домой, и мы обсудим все в спокойной обстановке. По меньшей мере, это мы можем сделать – выслушать его объяснение.
Кафа подняла вверх указательный палец.
– Это должно быть чертовски убедительное объяснение. Иначе я на него заявлю.
Кровь стучала у Фредрика в висках, когда он стоял перед красным зданием в эклектичном стиле, где до своего исчезновения жила журналистка ТВ2 Бенедикте Штольц. Вилла располагалась за могучим корявым дубом, росшим поодаль от улицы в Фагерборге, всего в нескольких сотнях метров от здания ТВ в Мариенлюсте. От почтового ящика до входа в дом была расчищена дорожка, а в остальном, кроме нескольких птичьих следов, снег в саду был нетронут.
Окна наверху свидетельствовали о том, что в доме два этажа, или три, если считать чердак под крышей. Деревянные наличники с изящным узором обрамляли окна фасада. Шторы на них были задернуты.
