– Я не понимаю, почему его не используют в виде таблеток. Жидкая форма нескольких капель на гуммиарабике безнадежно устарела.
Дверь лифта с лязгом открылась, и из него вышел хорошо сложенный, спортивного вида мужчина средних лет с приобретенным моложавым видом в одежде и чисто выбритым лицом. Его лицо было бледным, а рука дрожала от волнения, которое показывало, что что-то расшатало его обычно железные нервы. Я сразу узнал Берка Коллинза.
Несмотря на свою нервозность, он шагнул вперед с видом человека, привыкшего, чтобы ему повиновались, чтобы все делали за него только потому, что он, Берк Коллинз, мог позволить себе заплатить за это, и это было его право. Казалось, он знал, кого ищет, потому что сразу же выделил О'Коннора.
– Это ужасно, ужасно, – хрипло прошептал он. – Нет, нет, нет, я не хочу ее видеть. Я не могу, пока нет. Вы же знаете, я был очень высокого мнения об этой бедной маленькой девочке. Только, – и тут проявился врожденный эгоизм этого человека, – только я позвонил, чтобы попросить вас, чтобы ничего о моей связи с ней не разглашалось. Вы понимаете? Не жалейте ничего, чтобы докопаться до истины. Наймите лучших людей, которые у вас есть. При необходимости обратитесь за помощью извне. Я заплачу за все, за что угодно. Возможно, когда-нибудь я тоже смогу оказать вам какую-нибудь услугу. Но, вы понимаете – скандал, знаете ли. Ни слова в газеты.
В другое время я был уверен, что О'Коннор не выдержал бы. Коллинз не был лишен большого политического влияния, и даже первый заместитель может быть "сломлен" человеком с влиянием. Но теперь здесь был Кеннеди, и он хотел предстать в лучшем свете.
Он посмотрел на Крейга.
– Позвольте мне представить профессора Кеннеди, – сказал он. – Я уже вызвал его.
– Очень рад иметь удовольствие познакомиться с вами, – сказал Коллинз, тепло пожимая руку Кеннеди. – Я надеюсь, что вы примете меня в качестве своего клиента в этом деле. Я щедро заплачу. Я всегда восхищался вашей работой и много слышал о ней.
Кеннеди, был так же непроницаем для обольщения, как камень, как, например, сам камень Бларни.
– При одном условии, – медленно ответил он, – и это то, что я буду действовать точно так, как если бы я был нанят самим городом, чтобы докопаться до истины.
Коллинз закусил губу. Было очевидно, что он не привык, чтобы его встречали в таком независимом духе.
– Очень хорошо, – ответил он наконец. – О'Коннор вызвал вас. Работайте на него и… ну, знаете, если вам что—нибудь понадобится, просто попросите меня об этом. Только если сможете, не впутывайте меня в это. Я расскажу все, что смогу, чтобы помочь вам, но не газетам.
Он поманил нас на улицу.
– Эти люди там, – он кивнул головой в сторону Миллефлеров, – вы их подозреваете? Клянусь дьяволом, это действительно плохо для них, не так ли, если подумать? Ну, теперь, вы видите, я откровенен и конфиденциален в своих отношениях с Блан… э—э… мисс Блейсделл. Вчера вечером я был с ней на большом ужине с компанией друзей. Я полагаю, она пришла сюда, чтобы привести себя в порядок. Я не смог дозвониться до нее сегодня, но в театре, когда я позвонил, мне сказали, что произошло, и я сразу же приехал сюда. А теперь, пожалуйста, запомните, делай все, что угодно, только не устраивайте скандал. Вы понимаете, что это для меня значит.
Кеннеди ничего не сказал. Он просто разложил на столе, кусочек за кусочком, разорванное письмо, которое взял из корзины, и рядом с ним разложил ответ, написанный Бланш.
