В реакторном отсеке бушевал пожар. Захлебывался ревун. На диспетчерском пульте воспаленно вспыхивало табло тревоги. Сквозь дым ошалело мигали огоньки индикаторов. Удар, поломавший лодку, привел в действие автоматическую блокировку реакторов. Стержни графита упали в раскаленную топку, прервали реакцию. Энергетик Вертицкий в соседнем отсеке, сотрясенный взрывной волной, обморочно видел, как моряки напяливают защитные комбинезоны, натягивают на головы кислородные маски. Реактор из нержавеющей стали, окруженный титаном, опутанный водоводами с кипятком и перегретым паром, нес в себе огненный ядовитый комок. Вертицкому казалось, что этот клубок находится в его черепе и хрупкие кости едва удерживают пылающий клубень. Сейчас они разлетятся по швам, отрава брызнет наружу, прольется в океан, превратится в фиолетовое зарево отравленных течений. Смертоносный завиток достигнет побережья, плеснет невидимой смертью на города и поморские деревни. Россия начнет темнеть и сворачиваться, как опаленная огнем береста. Вертицкий повернул рукоять переходного люка, отломил тяжелую круглую крышку, из которой шумно хлынуло красное пламя. Нырнул в него, слыша, как чмокнула сзади сталь закрываемой крышки, намертво отделяя один отсек от другого. Пламя сжирало пластик, сверху капал липкий огонь. Стоя под обжигающей капелью, Вертицкий нашел на пульте заветную клавишу ручной блокировки, нажал, и еще один намордник был наброшен на пасть реактора, запечатав в ней брызжущий ядом раскаленный язык.
Одежда его горела, волосы на голове дымились, стопы прилипали к расплавленному пластику. Он кашлял, хрипел. Упал на пульт, закрывая грудью мерцающие индикаторы, каждый из которых вкалывал в него разноцветную иглу. Сработала автоматика пожаротушения. В отсек из клапанов хлынул бесцветный газ фреон. Огонь погас, и Вертицкому, умершему от ядовитых испарений, казалось, что он вышел из лодки в сад, под мелкий прохладный дождь. Под яблоней, в мокрой стеклянной листве, стоит его покойная бабушка. Улыбается, протягивает сочное яблоко.
Оружейник Шкиранда был застигнут ударом, когда находился на вахте в отсеке спецоружия, где в контейнере покоилась топографическая бомба, или, как называли ее моряки, «Рычаг Архимеда», – белоснежная, похожая на акулу ракета, испещренная красными и черными литерами. Старт ракеты с термоядерной боеголовкой предполагал одновременный поворот двух пусковых ключей, вставленных в замки на центральном посту, командиром и старшим помощником. Центральный пост с электроникой, а также командир и старпом превратились в россыпи атомов. Их несло в океанских течениях, где они сталкивались с подобными атомами, бывшими когда-то известными людьми, могучими кораблями, великолепными животными и растениями. Бомба с оборванными системами запуска, сотрясенная взрывом, таила возможность самопроизвольного пуска. За сотни километров от подбитой лодки в океане мелькнет огненный всплеск, донный толчок колыхнет земную ось, выбьет ее из подшипника, и она начнет гулять и раскачиваться, порождая в Мировом океане грандиозные бури, кидая взбесившийся океан на материки.
Шкиранда не думал о судном часе, когда остался в черном, без света отсеке, куда, вереща, из проломленных швов летела вода. Ледяными палками лупила его по спине. Бурлила у щиколоток. Брызгала в рот соленой горечью.
Он пробирался по колено в воде, хватая на ощупь пусковые приборы, отыскивая клавишу ручной блокировки. Нащупал, погладив пальцем ее пластмассовую, с легким углублением, плоскость. Утопил, ощутив упругий щелчок, что означало – ракета намертво вморожена в контейнер, как вмерзает бивень мамонта в кристалл полярного льда. Шкиранда присел на стул, оказавшись по пояс в воде. Слушал, как шумит над головой огромный водосток. Мокрый холод медленно достигал груди. Когда его залило по горло, он встал со стула и еще пытался плавать в черной ледяной воде, покуда голова его не коснулась потолка. Он умер от переохлаждения и ужаса, булькнув напоследок тоскливым и горьким вскриком. Вынырнул из чернильной тьмы по другую сторону жизни и оказался в деревенской, жарко натопленной бане. Над его головой в радужном тумане трепетал душистый березовый веник. Покойный дядька, жилистый, стеклянный от пота, с синей наколкой в виде грудастой русалки, похохатывая, хлестал его шумящим зеленым вихрем.
