Он отворачивается и как будто забывает обо мне. Действительно внимательно следит за происходящим на экране, хотя там ни вдумываться, ни всматриваться никакой необходимости нет.
– Яр, – тихо зову его спустя какое-то время. – Ты помнишь, какой сегодня день? – Съезжая ниже на диван, закидываю ему на колени ступни. Мы часто смотрим фильмы именно так. Бывает, меняемся. Я сажусь, а он ложится и кладет мне на ноги голову. Ну, иногда и ноги тоже. Тогда оттягиваю ему резинки носков и стреляю по лодыжкам. Или подразнивая Кинг-Конгом, щипаю волоски. – Нам стоит начать делать какие-то насечки.
– Сегодня пятница, Маш, – так же тихо и мягко отзывается Яр. Проходится ладонями по моим икрам. Сжимает ступню. – Неделя. Прошла, блядь, ровно неделя.
– Я отмечу перед сном. Будем считать. Мы успеваем досмотреть фильм?
– Успеваем.
И вновь молчание затягивается. Хотя подмывает орать. До боли. До хрипа. Пока в легких кислород не закончится!
– Ты все еще злишься?
– Нет. Нет, Яр. Конечно же, я не злюсь на тебя, – выдыхаю едва слышно, пытаясь сдержать очередную порцию слез.
– Чего притихла тогда? Мм-м, Маруся?
– Я так устала, Ярик… Домой хочу. Очень-очень! Как ничего на свете… К папе и маме, – резко выпрямляясь, забираюсь к нему на колени. Обнимаю руками за шею, утыкаюсь лицом в грудь. – Порой мне кажется, что мы тут останемся навсегда, и я… Мы никогда не увидим родителей…
– Машка, вот не надо так… – вздыхает мой Градский. Поглаживая ладонями спину, поднимается одной к затылку. Сминает волосы. Трогает пальцами кожу. У меня моментально дрожь по телу проходит. – Я тоже не железный, святоша. Не нагнетай. Надо держаться. Навечно мы тут точно не останемся, – смеется, но как-то сипло и натянуто. – Хотя бы потому, что папашка Ридера периодически здесь появляется, обновляет запасы, следит за работой системы…
– Откуда знаешь?
– Ну, Ридер болтал.
– Ридер… Ну, вот скажи мне, где он? – отстраняясь, в глаза заглядываю. – Он-то в курсе, что мы здесь! Нас неделю нет! Не может быть, чтобы наши к нему не ходили. Как это вообще понимать?
– Не знаю, Маш. Мне тоже непонятно. Устал голову ломать, что могло случиться.
– Он ведь вроде не сволочь, чтобы намеренно нас здесь держать?
– Нет. Намеренно, точно, нет.
– Что же мы будем делать, Яр? – слышу, как голос начинает дрожать.
Градский крепче сжимает мой затылок и толкает совсем близко к своему лицу. Соприкасаемся кожа к коже. И глаза одновременно прикрываем.
– Я не знаю, Манюня. Я не знаю… – чувствую его горячее дыхание на своей щеке. И от этого меня почему-то вновь дрожь разбивает. Он ведь тоже, наверное, ощущает. Тяжело сглатывает и шумно вздыхает. Ведет ладонью по моей шее, ловит всех этих бесноватых мурашек. Добавляет им безумия. – Все будет хорошо. Обещаю. Не плачь больше.
– Мне с тобой… Я рада, что мы здесь вдвоем, – признаюсь почти шепотом.
– Я тоже. Но было бы правильнее, если бы я тебя не брал.
– Нет, нет… Ты что? Если бы осталась дома, умерла бы, не зная, где ты.
– Машка…
– Мы всегда вместе, помнишь, Яр?
– Всегда.
– И здесь…
– Справимся, – заканчивает он за меня.
– Да, справимся. С тобой мне не страшно. А тебе со мной?
– Э-э… Как бы мне, в принципе, не бывает страшно, – привычно хорохорится.
– Ой, ну, конечно… Гроза района, – смеюсь.
– Не, гроза района – это ты, Титова. Я просто Божище Градский.
– Ярополк Великий, блин!
– Ага, – важно кивает. – И весь твой, святоша. Пользуйся.
