Николай сел на свой стул и тут же упал. Я побоялась, что он ударился, подбежала к нему.
– Но еще более странное, – он лежал на спине и продолжал философствовать. – Мы хотим испытывать эту самую боль.
Он встал, отряхнулся, поднял с пола свой несчастный стул и отодвинул в сторону.
– Или вы не согласны? – спросил он.
– Боюсь, что соглашусь, – я действительно не нашла в его словах противоречия, это так же, как науку двигает война. Я посмотрела на стол, он был завален несколькими видами наручников. – Это тоже орудия пыток?
– А как же, еще какие. Пожалуй, самые ужасные.
– Но ведь они, – я повертела в руке наручники, что обычно показывают у полицейских. – Ну разве, что по голове ударить.
Николай покачал головой, мол, ничего вы не поняли, дамочка. Подошел ко мне и застегнул на одном запястье наручник, а потом на другом.
– Главное, что они делают, не саму физическую боль, а то, что лишают вас возможности чувствовать себя свободным, а значит вы унижены. – Он отошел от меня, взял веревку, что свисала с потолка, дернул ее. Веревка была продернута через кольцо в балке. Подошел ко мне и привязал ее посередине наручников. – Свобода. Вот что мы ценим превыше всего. Почему мы сажаем преступников в тюрьмы? Мы лишаем их свободы, заставляем их мучиться. Мы не можем применить к ним физическую пытку, а вот пытка свободой, это другое дело. На что мы пойдем, чтобы вернуть себе свободу? – Он развел руками.
Николай отошел от меня. Теперь я стояла в наручниках, привязанная к веревке. Он подошел к противоположной стене, взял другой конец веревки и потянул, веревка натянулась и стала подниматься кверху. Мои руки медленно поднимались за веревкой, но вот веревка натянулась и потянула меня вверх. Я ничего не сказала, только повернула руки так, чтобы было удобней, чтобы наручники не так сильно давили мне запястья. Он натянул веревку еще сильней, и я привстала на цыпочки.
– На что мы пойдем, чтобы вернуть себе свободу? И я отвечу. Практически на все. И это понимает каждый, я, вы, Надя, и конечно же любое правительством.
Он подошел к столу, открыл ящик, порылся в нем, достал тёмно-синюю повязку. Вернулся ко мне и не спеша завязал глаза, потом проверил, плотно ли затянут узел, снова отошел от меня и уже через секунду вернулся.
– Приоткройте рот, – сказал он спокойно.
Не зная, зачем и что он задумал, я послушно приоткрыла рот.
– Чуть пошире, – попросил он меня.
Я открыла рот еще шире, и тут почувствовала, что он засунул мне в рот что-то твердое и большое. Это был пластиковый кляп, потом он дернул шнурки и завязал их мне на затылке. Я дернулась, попыталась возмутиться, сказать. Но как раз-таки сказать я ничего не могла, язык уперся в шар. Я только промычала и стала извиваться. Меня лишили возможности говорить, лишили возможности видеть и двигаться.
Я стояла на цыпочках, высоко подняв руки к потолку и не знала, что теперь делать. По-видимому, Николай так хотел продемонстрировать свои аргументы, лишив меня всего, что я считала само собой разумеющимся. Я не знала, что делать. Потеряв то, что всегда имела, я запаниковала.
Стояла и не знала, что делать. Сказать, что я поняла… Но я вообще ничего не могла сказать, могла только мычать, крутить головой, но от этого не было никакого толку. Я была не то чтобы в растерянности, я испытала маленькую панику. И чем дольше затягивался этот эксперимент, тем больше начинала паниковать.
