Криптонит - страница 16

– Ты статью собираешься за день до конференции писать? – я пристыженно молчала. Тяжёлый вздох досады – и он запускает пятерню в волосы, вороша их ещё больше. Я мечтала провалиться. Он как будто тоже мечтал о том же. – Доставай тетрадь, что сидишь?

На секунду мне показалось, что он добавит в конце «блять». Я тут же испуганно полезла в сумку, но тетради среди общего беспорядка как назло не было. Я ворошилась в сумке, и под его тяжёлым взглядом это ощущалось ещё неприятнее. Господи, да где же она? Я даже встала и уже собралась всё вытряхивать, как вдруг из сумки на пол полетели какие-то листочки. У меня обмерло сердце, как только я поняла, что это.

Когда он опустился к ним, я чуть не крикнула: «Нет, не надо!», но было уже поздно. Он поднял мои не совсем приличные фотографии с фотосессии. И замер.

Я видела, как приподнимаются его брови.

Не знаю, чего я ожидала в ту секунду. Что он тут же грохнется в обморок от моей красоты? Что он усмехнётся? Я совсем не знала, какой он человек, тогда, и ожидала чего угодно.

Он вернул их мне, скользнув по мне ещё более тяжёлым взглядом, будто проверяя, правда ли я. Насколько отличаюсь от фотографий.

И всё.

Тогда это чувствовалось позором. Концом света.

Он объяснял мне, какие книги лучше использовать в исследовании, какие моменты осветить, показывал что-то в своём учебнике физики. Я смотрела на его пальцы.

У него были они белые и тонкие, как у пианиста. Что-то во мне хрустнуло.

Подавив вздох, я меланхолично перевела взгляд в окно, почти отключаясь от его слов. Там откуда-то взялось солнце, и трава липовой аллеи, на которое выходило окно, казалась совсем жёлтой. Даже та липа больше не казалась хмурой и злой.

Мне хотелось закрыть глаза, чтобы солнце согрело мои веки и прожгло кости – тогда, быть может, я бы не была такой замёрзшей и одинокой.

На подоконнике стоял единственный горшочек с почти засохшим кактусом. Какая ирония.

– У вас есть кактус? – невпопад спросила я, перебив его на полуслове.

– Да, у меня есть кактус, – выдохнул он и замолчал, будто забыв о чём говорил. Всё. Механизм нашего взаимодействия снова сломан.

Я смотрела на этот кактус и понимала, что должна его спасти. Почему-то мне… захотелось, чтобы он жил. Александр Ильич совсем не поливает его – хоть я полью.

Когда настало время уходить, я схватилась за учебник в его руке. А он вдруг не отпустил, заставив посмотреть на него наконец.

Я помню его взгляд, когда оправдывалась за помаду – будто он впервые хотел меня порезать. На этот раз было такое чувство, что он вовсе не хотел смотреть, но ему пришлось. И почему-то – почему-то он задержался на мне, будто прилип. А он так хотел отлипнуть. Поэтому в нём было это невесомое отвращение.

– Если в следующий раз ты придёшь, чтобы попялиться на кактус и пропустить все мои слова мимо ушей, можешь не приходить. Надеюсь, доступно?

Он ждал ответа, поэтому я кивнула.

В тот момент я правда не хотела больше приходить. Это краткое взаимодействие высосало из меня все соки.

Он всё ещё смотрел так, будто не понимал – с неуловимым знаком вопроса. Я не дала ему ответа, опустив глаза.

Из класса я выходила спокойно, но во всё ещё пустом коридоре спустилась по стенке. А потом чуть ли не побежала в туалет, умывать слёзы.

Я была такой измождённой в зеркале. Слёзы никак не унимались, будто только и ждали момента, чтобы вырваться наружу вперемешку с рыданиями.