Борис о несчастной вдове Вале и думать не мог. В первые дни в Москве он не видел ничего. Знакомые стены, выхоженный текинский ковер на полу, помнил, что привез из Средней Азии. Видел жену, сына, но из другой жизни. Получив условленные письма от ребят, стал спокойней. Радист по своей воле остался в Германии. Полагает завербоваться в море от фирмы «Фриц и Джек». Дизельный механик перебрал в мадридском аэропорту, на третий день прилетел в Питер без денег. Испанцы обобрали, но выпустили. В Питере ребята скинулись ему на первое время.
Таня больна сумраком мужней души. Повела в мужской магазин и в неделю одела в «Кемел актив» и «Борисаль».
Случайно прояснились надежные связи Виктора в Москве. Сослуживцы его отца, морские офицеры в хороших чинах. Она заставила рыжего, застенчивого Витю пойти и попросить… за Борю. Ему легче просить не за себя. Мужу обещали работу. О Витиных связях он не знал.
Таня решилась на свиданье в гостинице. С утра на целый день и конечно в первый и последний раз, ночью надо домой. Росло ее желание, до дрожи в кончиках пальцев. Мир чувств загадочен. В вестибюле хорошей гостиницы Таня заняла кресло и наблюдала. Подойти к намакияженной девице и заказать номер на сутки на двоих, паспорт московский. Та и виду не подаст, в глазах исподволь сверкнет усмешка. Пройти в номер под ее взглядом, с молодым рыжим Витей. Процедура не по силам. Безрадостно.
Дома она сняла связку ключей от дачи. По Москве за рулем сидела сама. За городом пересел Витя. Нехотя согласился и сразу видно, на чистой дороге не умеет. Терпела, пока поездка не стала опасной. Она грезила праздником чувств и нежности. На лице его читалась сосредоточенная неловкость. Еще вчера горел факелом.
Через бензоколонку развернулась на Москву.
Жена и дочь Виктора вернулись из Латвии в Россию. Встречаясь с ними, Таня испытывает некоторое смущение; этого никто, кроме Вити, не замечал.
Ее перламутровые острые зубки не потускнели с годами. Решила на неделе ехать в Гамбург. Искать словоохотливых конкурентов и скрытых недоброжелателей фирмы «Ф и Д». Месть Фрицу и Джеку саднили сердце. Они представлялись смрадными мутноглазыми чудовищами. Не узнавала себя в злобе. В Гамбурге остановилась у бедной Вали. Однокомнатный апартамент с окном в хилый сад. С потолка на цепях висит кровать. Уперев ноги в стену, раскачивайся как на тугих качелях. Разговоры о Якове Таня не поддерживала. Кормила Веру, мыла. Спрятала три коробки ее снотворного.
Прошлась по бутикам и оценила «диндрл». Немецкий деревенский убор, простенькая вышитая кофта, юбка до пола и непременно нарядный цветной фартук с поясом. Если завязан бантом слева – замужняя. Если справа, старайся понравиться. Нижняя юбка длиннее верхней, из – под подола белые кружева. Откровенно и нежно обнажив грудь, немецкий низкий лиф сделал ее большой и мягкой, вопреки католическому ханжеству, тридцатилетней войне, аскезе Лютера. В ее годы смело для Москвы, разве что на дачу. Шагнешь по лестнице, или грязь на дороге – приподнять юбку, очень женственно. И отвечает образу милой, доброй, полнеющей и, увы, стареющей блондинки, который она для себя примеряла на будущее.
Таня прилепилась к бару на набережной. Днем он пустовал. Она заказывала опасное при ее полноте пиво. Молчала у окна. Видно Эльбу, прогулочные и большие пароходы и пузатые буксиры движутся медленно, будто на старом экране. Бармен принял за иностранку, не знающую по-немецки и сказал официанту:
