Я отвечал, что выбирать для пояснения демократических целей войны слова и формулы, вошедшие в общий обиход как лозунги воинствующего империализма, по меньшей мере странно. Весь дух нашего соглашения, все долгие наши переговоры при выработке акта 27 марта должны были предостеречь правительство от этой ошибки.
Львов и Некрасов настаивали на своей интерпретации.
Мы перешли к вопросу, как найти выход из положения.
Львов в эти дни публично заявлял, что если советская демократия откажется от поддержки правительства, то оно готово уйти. Но в разговоре со мной он даже не упомянул об этом, так как ни советская демократия, ни правительство не думали серьезно о таком исходе.
Я указал на то, что, с точки зрения большинства Исполнительного Комитета, кризис может быть разрешен лишь посылкой союзникам новой официальной ноты правительства, аннулирующей смысл милюковской ноты. При этом я добавил, что, конечно, лучшим способом удовлетворения демократии была бы отставка Милюкова. Но ни Львов, ни Некрасов, которые не раз раньше проявляли свое недовольство упорством и бестактностью Милюкова, не соглашались даже поставить. вопрос об отставке кадетского лидера, которая повлекла бы за собой уход всех кадетских министров.
Чтоб найти выход из создавшегося положения, кн. Львов предложил устроить официальные переговоры между Временным правительством и двумя органами, от которых оно приняло власть: полным составом Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов и Комитетом Государственной думы. Зная, что такое предложение встретит полное сочувствие в Исполнительном Комитете, я его немедленно принял.
Исполнительный Комитет без прений, единогласно одобрил предложение о переговорах, которые должны были открыться в Мариинском дворце в тот же день в 9 часов вечера, и вслед за тем в полном составе отправился на пленарное собрание Петроградского Совета, созванное в экстренном порядке ввиду происходивших событий.
Общее собрание Петроградского Совета отражало взволнованную и напряженную атмосферу уличных манифестаций. Негодование, вызванное нотой Милюкова, было общее. Но вместе с тем чувствовалась тревога по поводу происходящих на улице столкновении, грозивших превратить возникший конфликт в начало всеобщей гражданской войны.
Чхеидзе с большим тактом использовал это настроение, предложив, при открытии заседания, придать этому собранию чисто информационный характер в ожидании исхода переговоров с правительством. Он обрисовал перед собранием причины, вызвавшие конфликт, и сообщил, что переговоры Исполнительного Комитета с правительством по поводу ноты Милюкова будут иметь место в тот же вечер. При этом Чхеидзе сообщил собранию решение Исполнительного Комитета требовать от правительства посылки союзникам новой ноты, уничтожающей возможность толкования акта 27 марта в духе сопроводительной ноты Милюкова, и выразил уверенность, что правительство вынуждено будет перед лицом ясно выраженной воли народных масс дать демократии необходимое удовлетворение.
Эта речь была встречена горячим одобрением собрания и дала тон всем последующим выступлениям. Нападки на ноту Милюкова встречались бурными аплодисментами, но, когда оратор большевиков, Федоров, попытался убедить собрание, что советская демократия одна должна взять в свои руки власть, он был встречен такими враждебными возгласами, что никто из большевистских лидеров не пробовал больше выступать перед собранием.
