Кризис власти - страница 27

Я никогда не питал иллюзий насчет своих ораторских способностей. В Думе был представлен цвет русской интеллигенции, и, конечно, многие из этой среды владели словом гораздо лучше меня. Но правдивое изображение того, что делала и к чему стремилась для спасения страны революционная демократия, действовало на аудиторию сильнее, чем превосходно отделанные речи говоривших против нас ораторов. Поэтому за моей речью последовала совершенно необычная овация, в которой приняли участие не только левый сектор Думы и члены Исполнительного Комитета и Совета, но и многие из той части собрания, которая перед тем аплодировала Шульгину. Незнакомые мне правые члены Думы подходили, чтобы пожать мне руку. Очень распространенная буржуазная газета «Русская воля» на другой день в передовице, посвященной моей речи, писала, что спасение России надо искать не на путях, указанных правыми ораторами, а на путях, намеченных руководящим большинством советской демократии.

Отмечу также два резко отрицательных отзыва, вызванных моей речью. Первый исходил от американского консула Уиншипа, пославшего доклад об этом заседании Думы министру иностранных дел в Вашингтон. В этом докладе американский консул, критикуя мои взгляды по внешней политике, отмечает вместе с тем как «величайшую в настоящее время опасность для России» «сектантство и фанатизм» социалистов, проявление которых он увидел в моей «горячей защите Ленина». «Церетели, – писал американский консул, – много раз выступал в Совете Рабочих и Солдатских Депутатов со страстными речами против Ленина и его идей, но он оказался готов защищать дело Ленина против буржуазного оратора» (Papers Relating to the Foreign Relations of the United States. Russia. Vol. 1. P. 59–60).

Другой резкий отзыв, по прямо противоположным мотивам, исходил от Ленина. В статье «И. Г. Церетели и классовая борьба» Ленин доказывал, что, допуская соглашение с частью буржуазии, я забыл принципы классовой борьбы и что, называя диктатуру пролетариата и крестьянства «отчаянной попыткой», я отказался от принципов демократии (см.: Правда. 1917. 29 апр.).

В самом конце заседания Думы появился Гучков и неожиданно взял слово, которое оказалось его прощальным словом, ибо через два дня он ушел из правительства. Гучков произнес, вернее, прочел с большим волнением речь, которая с присущей этому оратору силой выявила и тоску по сильной власти, и недовольство всем тем, что создавалось на развалинах старого строя, и нежелание понять новые стремления и потребности страны. Но выхода из создавшегося положения Гучков не указал, да и не мог указать, так как никаких реальных элементов для попыток создания буржуазной диктатуры в стране еще не было.

Это первое открытое наступление правых кругов буржуазии против Советов не нашло ожидавшегося этими кругами сочувственного отклика. Из двух политических флангов, крупной буржуазии, с одной стороны, и советской демократии – с другой, средние классы в своем большинстве все еще тяготели к Советам.

Общий интерес в стране продолжал сосредоточиваться на вопросе о такой реорганизации власти, которая обеспечивала бы правительству максимальную поддержку советской демократии.

Положение Керенского в правительстве стало очень трудным. Во время апрельских событий он оставался в тени, оказавшись неспособным ни предотвратить, ни смягчить конфликт правительства с советской демократией.