Кровь и серебро - страница 2

Ее вывели под руки в зал, и алчные глаза будущего жениха воззрились на нее. Все и вся смотрели не отрываясь на прелестную княжью дочку, но его она узнала сразу, хотя и не видела никогда раньше. Он был еще молод, но волосы его и густая борода были белы как снег. Казалось, он единственный здесь выделялся среди противных, одинаковых бояр и князей. Однако, бросив взгляд в левую половину зала, Морена заметила еще одного, отличного от других. Одет он был, как и полагалось, в алое с золотом; в отличие от остальных гостей, на его жгучих черных волосах, ниспадающих тугими кольцами до плеч, красовался венок – только не из каменьев, как у самой Морены, а из обычных васильков. И он один здесь не носил бороды.

Морену подвели к широкому стулу подле княжьего трона; она медленно опустилась на стул и взглянула на отца. Тот с явным недовольством наблюдал за южным княжичем – так Морена окрестила про себя юношу в васильковом венке. Марил, ее жених, смотрел воинственно и сурово; Морене стало не по себе. Тревога вернулась к ней вместе с мыслью о такой близкой теперь разлуке с домом.

Стол ломился от яств, но печальная княжна не взяла ни кусочка. Разные соленья, варенья, рыба и птица покоились на широких блюдах; багровое вино в кубках пугало Морену, создавая впечатление, что оно и не вино вовсе, а ее кровь, которую суждено было испить каждому во время этого страшного вечера. Фрукты, лежащие в высокой вазе: рубиновые гранаты, изумрудные, спелые виноградины, которые так и просились на язык, разрезанные яблоки, немедленно находящие приют во рту очередного жадного гостя, – все мелькало перед Мореной нескончаемой каруселью. Она обратила внимание, что южный княжич, будто следуя ее примеру, отказался от еды. Перед ним одиноко стоял серебряный кубок, также наполненный вином. Княжич не сводил глаз с Морены и мягко улыбнулся ей, когда она случайно встретилась с ним взглядом; она едва улыбнулась в ответ, надеясь, что и отец, и Марил слишком поглощены празднеством, чтобы заметить ее улыбку. Княжич поднял кубок, как бы намекая, что пьет в ее честь. Он пригубил вина; крупный перстень на его безымянном пальце замерцал призывно.

Смотрины начались во второй части пира, когда столы были почти опустошены, а гости, разомлевшие от еды и вина, устали от долгих бесед и едва прислушивались к остроумным репликам шута, который появился словно бы из ниоткуда, весь выряженный, как заправский господин, и только шутовская шапка да прибаутки его выдавали, кто такой он на самом деле. Князь Хогард поднялся с трона, его примеру последовала Морена. Все жаждущие ее руки по очереди подходили к ней для поклона. Южного княжича, как с неожиданной грустью отметила Морена, среди них не было. Марил оказался последним; он кланялся медленнее других, растягивая момент, будто больше никогда не желал покидать княжну.

Наконец он отошел, присоединившись в ожидании к остальным женихам; роковая минута наступила. Казалось, Морене вот-вот сделается дурно; венок стал еще тяжелее, ожерелье сдавило грудь, несомненно, жаждая удушить ее; ног она почти не чувствовала, настолько сильны были тиски ее очаровательных, изящных туфелек; шелк под пальцами вдруг стал жестким, колючим, чужим, пол под ней поплыл в неизвестном направлении, потолок пустился в пляс… Зал будто закружился в бешеном танце, весь аляпистый, безвкусный, отвратительный в своем великолепии, сводящий с ума своей яркостью; гул голосов усилился, чей-то безобразный смех донесся до Морены – она хотела закрыть уши руками, но этого сделать было нельзя. Шелк не отпускал ее руки. Отчаяние плескалось в Морене, плескалось в самой комнате, в ее отце, отдающем любимую дочь в чужие края; это отчаяние смешивалось с алчным торжеством северного господаря, с колдовским хохотом южного княжича, с болью всего города, застывшего перед приближающейся войной.