– Мне нужна помощь, Сайлас. Но я не хочу взваливать на тебя еще одну заботу. Твоих тягот на десяток жизней хватит. Ты давным-давно искупил свои грехи за то, что случилось в Гленлокском ущелье. Если ты покинешь Альмиру, мне тебя будет очень не хватать, но я пойму и приму твое решение.
У Бершада пересохло во рту. Он тяжело сглотнул:
– Ну, не знаю… Все эти годы… все, что делал я… все, что сделали со мной… вряд ли я смогу вернуться к той жизни, которой нас лишили. Хотя мне этого очень хочется… – Он осекся, не в силах найти слов.
– Не обязательно знать наверняка, – сказала Эшлин. – А решение можно принять позже. У нас еще есть время. – Она коснулась его татуированной руки, сплела его пальцы со своими. – И что бы ты ни решил, кое-что не терпит до восхода солнца.
Она притянула его к себе и обняла. Крепко поцеловала, снова прикусила ему нижнюю губу. Они стояли, впитывая тепло тел. Бершад чувствовал, как бьется сердце Эшлин. Ее рука скользнула по его груди и животу, к поясу штанов, затеребила завязки. Он стянул шелковое платье к ее талии, упал на колени и сдернул одеяние на пол. Погладил бедро Эшлин, ощутил жар у нее в паху. До кровати они так и не добрались, упали на мягкий ковер у камина. Как в добрые старые времена. Провалились друг в друга.
Потом Эшлин, закрыв глаза, лежала у него на груди. Крошечная родинка на левом веке Эшлин была знакома Бершаду с их самой первой ночи. Больно было видеть ее снова. Он с легкостью воссоздавал в памяти их прошлую жизнь, полную смеха и наслаждений, но вернуться к ней было невозможно.
Бершад коснулся запястья Эшлин, обвитого полупрозрачной нитью. Странное украшение выглядело лишним на обнаженном теле.
– Что это? – спросил он.
Эшлин села, потерла левое запястье правой рукой:
– Это моя забота, а не твоя.
– Эшлин!
– Поверь мне, Сайлас, если потянуть за эту ниточку, все усложнится еще больше.
– Я давно уже верю только Роуэну и Альфонсо, – помолчав, заметил Бершад.
– Вот и хорошо.
Эшлин перекинула через него ногу, уселась ему на живот. Бершад ощутил влажный жар ее промежности. Эшлин недоуменно поглядела на шрам, пересекавший бок Бершада, – след раны, нанесенной кочевником.
– Это же смертельное ранение!
Это и еще два десятка подобных.
– Ты уклоняешься от ответа.
– Да, и вполне сознательно.
– Ты гораздо наблюдательнее других, которые видели меня в таком положении.
– Значит, баронесса Умбрик плохо разбирается в анатомии?
– Откуда ты о ней знаешь?
– Соглядатаи донесли, – сказала Эшлин.
– Правда, что ли?
– У отца войско, у меня – соглядатаи. Даже в разлуке я хотела все о тебе знать. Мне много о чем рассказывали… По большей части о драконах, которых ты убил, и о знатных дамах, которых ты обесчестил. Но до меня доходили и слухи о твоей способности исцеляться от смертельных ран. Мои доносчики полагают, что это пустые россказни невежественных крестьян. А вот я так не считаю. Что происходит, Сайлас?
– Это моя забота, а не твоя, – ответил он.
Если Эшлин не раскрывает своих секретов, то и он не станет делиться своими.
– Что ж, тоже верно. – Она задумчиво провела пальцем по шрамам. – Может быть, к нашей следующей встрече мы с тобой освободимся от груза забот.
– Может быть, – ответил Бершад.
Она ласково коснулась татуировки на его щеке:
– Как бы там ни было, мои чувства к тебе останутся неизменными. Я люблю тебя, Сайлас. И всегда любила.
Бершад погладил ее бедра, обхватил ладонями за талию.
