Олег поднялся, сунул палец в котел на печи, потом зачерпнул оттуда шайкой воды и вылил себе на голову. Удобно это всё же порой – в бане пожить. Наклонился к пирогам, выбрал румяный пряженец, сунул в рот. Он оказался с жареной капустой и яйцом, чуть недосоленный, но всё равно удивительно вкусный.
– Вы поднялись? – заглянула внутрь Даромила. – Или только ты, боярин?
«Не приснилось…» – сообразил ведун.
Девушка поставила на лавку снова наполненный кувшин – только пахнущий уже не хмелем, а медом, – пальцами пробежалась, как по флейте, по мужскому Олегову достоинству. Оно немедленно откликнулось, а Даромила, чуть прикусив ведуну ухо, шепнула:
– Давай скорее, а то батюшка чего подумает. Мне еще скотину надобно напоить.
К ночи Середин уже в точности знал сельский трудовой распорядок. Скотину напоить, корму задать – четверть часа перерыв. Птицу накормить, воды в кадки от колодца натаскать, чтобы грелась, бурду для поросят запарить – еще перерыв. Потом гостя обедом попотчевать – тут уже полчаса времени выкраивается. Опять вода, дойка коровы и трех коз, чистка хлева – перерыв. Затопить печь в доме, кашу протомить, корм скотине запарить, золу развести, дабы тряпье завтра постирать – опять передышка. Потом дело к вечеру подходит, а стало быть – Олегу ужин нести пора. И торопиться в темноте уже некуда…
Проваливаясь в спасительный сон, Середин уже не знал, кто за этот день устал сильнее: Даромила – на работе, или он – не вылезая из-под шкуры.
Новое утро началось непривычно – с ласкового прикосновения сухих мягких губ к глазам, потом к кончику носа, к губам.
– Даромила… – пробормотал Олег, возвращаясь к реальности, попытался поймать ее за руку, но девушка отстранилась:
– Смотри, как красиво…
Ведун открыл глаза: Даромила в расшитом праздничном сарафане крутанулась вокруг своей оси. Под краями кокошника на ее височных кольцах блеснули ярким светом серебряные спирали, окаймляя чуть розоватые жемчужины.
– Класс! – вскинул большой палец Олег. Значения этого слова и жеста девушка знать не могла – но поняла, что ее хвалят, зарделась, подбежала, поцеловала гостя в губы и выскочила из бани. Середин усмехнулся: приятно всё-таки доставлять людям удовольствие! Поднялся, выпил принесенного чуть сладковатого сыта, пироги трогать не стал – не чувствовал пока голода.
Учитывая праздничные ожидания деревенских, Олег надел синюю шелковую рубаху, что была куплена в Белоозере уже так давно – и не вспомнить, опоясался саблей, собрав лишнюю ткань рубахи на спине в одну складку. После небольшого раздумья накинул на плечи не престижный, по местным меркам, бобровый налатник, а изрядно потертую косуху – неудобно всё-таки без карманов обходиться. В правом, как всегда, лежал тяжелый серебряный кистень с выведенной наверх петлей, в левом – кисет с оставшейся новгородской «чешуей». Пригладив волосы, ведун вышел во двор, где опять собралось изрядно соседей, присел на чурбачок на солнышке. И почти сразу услышал шепоток:
– Идут! Идут…
Середин встал, подобрался поближе. Любопытство, как говорится, не порок – особенно если делать ну совершенно нечего! За оградой показались неспешно топающие вдоль вала сваты, которые, словно преданные телохранители, окружали жениха. У ворот они остановились, поклонились па все четыре стороны, шагнули во двор и… И ведун ощутил, как примотанный к запястью крест отозвался на их приближение теплом.
