– Что – не знаешь? Что – опять? – Ковригин растерялся.
– Только зря себя мучаешь, – Лена заплакала, Ковригин подошел к ней, обнял ее. – Бедные мы с тобой, бедные…
– Как раз таки мы с тобой богатые, – попытался сострить Ковригин, вышло не особенно к месту.
– Только кому все это теперь нужно? – сказала Лена.
– Как – кому? Жизнь продолжается. – Ковригин старался отвечать бодрее.
– Какая там жизнь, – Лена махнула рукой, – только о нем и думаю.
Она, тяжко вздохнув, присела на край дивана.
– А помнишь, он, когда родился, русый такой был, а потом потемнел, а как в армию провожали…
Лена снова заплакала. Ковригин задумался. Нужно было сказать какие-то точные, правильные слова, даже не утешения, а слова, которые придали бы сил, помогли обрести смысл. Он понимал, что жене сложнее, чем ему: у него все-таки дело, не позволяющее расслабляться, иной раз и захочешь оттянуться, да некогда. А у нее – одни воспоминания.
После смерти сына Лена ушла из школы, где работала учительницей. Василий понимал, что ей нужно время для того, чтобы обрести хоть какое-то душевное равновесие, но в душе он был против этого ее ухода. Он догадывался, что свободное время – тот самый резерв боли – ей сильнее вернет самые лучшие ее воспоминания, их воспоминания…
Работа не позволяла Ковригину уделять много внимания воспитанию сына. Этим в основном занималась Елена. Новые изобретения, патенты, проблемы, свои и чужие, – все это наполняло до краев жизнь Ковригина, отдавая семье одно из предпоследних мест. На последнем месте был у Ковригина сам Ковригин. Себе он уделял меньше всего внимания. Он мог забыть пообедать и поужинать, не спать ночь, разбирая какую-то очередную сломавшуюся недавно изобретенную штуковину, причем все попытки Елены вернуть его к нормальному ритму ничем не кончались.
– Как так можно? – жаловалась она. – Ты совсем не уделяешь времени ни мне, ни сыну.
– Ну как не уделяю? – обижался Ковригин. – А для кого я, по-твоему, все это?…
– Не знаю для кого, а нам нужно твое внимание, твоя ласка, твое слово, наконец!
– Все, – принимал решение в таких случаях Ковригин, – завтра все вместе идем в лес.
Походы в лес постепенно стали семейным праздником. Лена радовалась тому, что они вместе и все внимание, которое Ковригин обычно уделял своим железкам, теперь ее. Алеша радовался всему: и папе, и маме, и лесу.
– Папка! – кричал Алексей. – Я нашел!
По уши в грязи, Алеша, ему тогда было около восьми лет, тащил огромный гриб.
– Мы его будем целую неделю есть, правда, пап? – радовался Алеша.
Ковригину не хотелось разочаровывать сына.
– Давай лучше мы его засушим, а потом, когда ты вырастешь, это будет памятью о том, каким ты у нас был в детстве замечательным грибником, – предложил Ковригин.
– Нет, лучше съесть, – запротестовал Алеша.
– Я тоже думаю, что лучше съесть, – поддержала сына Лена.
– Какие вы у меня необразованные, – шутя расстроился Ковригин.
Пока они все вместе осматривали гриб, Ковригин объяснял сыну, почему этот гриб несъедобен, посвящая сына в лесные тайны…
Да, многое в жизни Ковригина было связано с этим лесом. Здесь прошли и его детские годы, и даже маршрут их с Леной свадебного путешествия прошел через этот лес: Ковригин счел нужным показать жене все, что он любил, приобщить ее ко всему, что знал и понимал он сам. Лена, правда, приобщалась с трудом. Ее больше прельщали бытовые радости, как, например, покупка стиральной машины с просушивающим белье устройством, которое очень быстро сломалось, а починить у Ковригина руки не доходили: дела находились и поважнее. Лена обижалась, он объяснял, она понимала и все равно обижалась. Потом, конечно, радовалась вместе с ним каждому его новому изобретению и вместе с ним и сыном отправлялась в лес…
