Шёлк цвета терпкого обсидиана струится по мраморной коже Эсфирь. Порядка нескольких суток она была предоставлена в Замке Ненависти самой себе. Изредка объявлялся генерал Себастьян, благодаря ему Эффи узнала о существовании небольшой кухоньки и её хозяйке – тётушки До. Альвийка в достаточных летах являлась второй по счёту в демоновом Халльфэйре, кто проникся ведьмой.
Тётушка служила смотрительницей за замком, ничего не укрывалось от острого светло-серого взгляда. Эсфирь облюбовала её крохотную кухоньку почти с той самой секунды, как добродушная альвийка искренне улыбнулась ей.
Пока Эсфирь не принуждали присутствовать при трапезах короля, она с удовольствием находилась в помещении смотрительницы. Ей даже пришлась по душе человеческая обстановка, тётушка До в вопросах удобства всегда отдавала дань людям. Так, на уютной кухне в зелёно-древесных тонах можно было найти кофемашину, микроволновку, даже хлебопечку.
С тех пор, как Эсфирь упомянула о вине – оно всегда находилось в холодильной камере.
Верховная слегка улыбается, вспоминая тёплую улыбку альвийки и атмосферу той крепости, что ей удалось приобрести за столь короткое время. Нужно обязательно рассказать об этом братьям в ответном письме. Эффи опускает взгляд на бумагу с красивым каллиграфическим почерком Паскаля.
Она всегда удивлялась, как такой шебутной, волевой, просто несносный маржан мог так красиво писать. Смотря на почерк, казалось, что письмо написано каким-то серьёзным дипломатом, что выводил каждую закорючку по меньшей мере час. Чтобы ей написать так красиво могло понадобиться лет триста.
«Моя Эффи-Лу!»
Эсфирь большим пальцем проводит по буквам, пока лицевые мышцы сводит от улыбки. Она не помнила, когда в последний раз чувствовала тепло, да и в принципе проживала положительные эмоции. Прибыв в Первую Тэрру, чувства внезапно обострились. Она яростно искала первопричину, но ни в магических талмудах, ни внутри себя найти ответ не предоставлялось возможным. Что-то изменилось. Кажется, какая-то часть её души.
– Ай! – резко вскрикивает, вскакивая с кресла.
Заторможено хватается за сердце, цепляясь длинными пальцами за ключицу. Ощущение, что плоть обугливается вместе с костями. От дикой боли подкашиваются ноги, а Эсфирь, словно лишённая жизни, падает на пол. Невидимое пламя выжигает внутренности, особенно – сердце, отчего она сильнее прижимает ладонь к болезненному участку, пытаясь дышать. Орган жизнедеятельности сошёл с ума: колотится о грудную клетку так, будто ставит цель пробить её, а вместе с тем и мышечный каркас. Счёт минутам безвозвратно утекает по паркету.
Она упирается лбом в пол, делая глубокие вдохи, постепенно ощущая, как боль покидает тело, оставляя лишь онемевшие губы и пальцы. Сильно хмурится, бросая небрежный взгляд в сторону арки: на улице ярко сияет солнце, а ветер нежно ласкает ветви плакучих ив. Видимо, телу нужно время, чтобы привыкнуть к Халльфэйру.
Эсфирь, наконец, поднимается, судорожно вдыхает и поправляет халат. Нужно успокоиться и вернуться к более приятным вещам, нежели привыкание к другой земле.
Быстро скользит взглядом по строчкам письма, в которых Паскаль в своей развязной манере рассказывает о делах Малвармы, здоровье семьи, о занятости Брайтона, не утаивает и про путешествия в людской мир. Снова натащил оттуда молочного шоколада и вина, а ещё хвастался успехами на любовном фронте: и маржанском, и людском.
