Курц покачал головой и тут же был вынужден обхватить ее обеими руками.
– Тебе очень больно, Джо? – спросила Риджби. Сквозь показное равнодушие тона проглядывало сочувствие.
– Помнишь того парня, которого ты отдубасила своей дубинкой в Пат Понге, в сквере позади «Галорских Кошечек»? – сказал Курц.
– В Бангкоке? – переспросила Риджби. – Ты имеешь в виду парня, который спер бритвенные лезвия у выступавших в секс-шоу и пытался порезать ими меня?
– Ага.
Она нахмурилась, вспоминая.
– Мне тогда пришлось писать объяснительную этому лейтенанту из Королевской Морской Пехоты, как там его звали, эту задницу?
– Шеридан.
– Ага, – сказала Риджби. – Излишнее применение силы. У того ублюдка часть мозгов вытекла через уши.
– Это была ерунда по сравнению с тем, что сейчас чувствую я, – пояснил Курц.
– Круто, – сказала Риджби. На сей раз безо всякого сочувствия. И пошла к двери.
– Если ты помнишь про лейтенанта Шеридана, ты вполне сможешь вспомнить, что было вчера, Джо, – заявила она.
Курц пожал плечами.
– Когда сделаешь это, позвони нам. Кемперу или мне. Понял?
– Я хочу уйти домой и нажраться аспирина, – ответил Курц, пытаясь придать своему голосу жалобную интонацию.
– Извини. Врачи собираются продержать тебя здесь до завтра. Твоя одежда и бумажник… на хранении. До тех пор, пока ты не сможешь передвигаться самостоятельно, – добавила Риджби и открыла дверь.
– Ридж? – сказал Курц.
Она остановилась и слегка нахмурилась, как будто ее прозвище, тем более краткое, было ей неприятно.
– Я не стрелял в О‘Тул и не знаю, кто это сделал.
– Хорошо, Джо, – ответила она. – Но, сам понимаешь, у нас с Кемпером главное подозрение в том, что она и не была мишенью. В гараже был кто-то, кто хотел убить тебя, а бедняжка О‘Тул просто оказалась у него на пути.
– Ага, – проронил Курц. – Конечно.
Риджби ушла, не сказав более ни слова. Курц подождал пару минут, с трудом спустил ноги с кровати и минуту сидел, стараясь унять головокружение. Затем он обошел комнату и ванную в поисках одежды, хотя и знал, что ее здесь нет. Поскольку он не воспользовался принесенным медсестрой Рэтчет судном, он задержался в туалете, чтобы отлить. Даже такая мелочь вызвала усиление головной боли.
После этого Курц вышел в коридор, катя перед собой стойку с капельницей, оборудованную колесами. Ничто в мире не выглядит более безобидным и заслуживающим сочувствия, чем мужчина в больничной сорочке с голым задом, виднеющимся сквозь прорезь на спине, толкающий перед собой стойку с подсоединенной к нему капельницей. Медсестра, не та, которая дежурила в его палате, остановилась и спросила, куда он направляется.
– На рентген, – ответил Курц. – Они сказали, чтобы я ехал на лифте.
– Боже. Вам вообще не стоит ходить самому, – сказала молодая медсестра со светлыми волосами. – Идите обратно в палату и лягте. Я пришлю санитара с каталкой.
– Ладно, – согласился Курц.
В первой комнате, в которую он заглянул, были две пожилые женщины, лежавшие на кроватях. Во второй – мальчик. Его отец сидел на стуле рядом с кроватью, очевидно, в ожидании утреннего обхода. Он посмотрел на Курца взглядом оленя, в глаза которому попал луч света от фонаря охотника. Тревога, надежда, обреченность, ожидание выстрела.
– Извините, – сказал Курц и побрел к следующей двери.
Старый мужчина, лежавший на кровати в третьей комнате, несомненно, был при смерти. Занавески нараспашку, других пациентов в палате нет, на больничной карте, лежащей в ногах, маленькая полоска синей бумаги. РНП. «Реанимации не подлежит». Дыхание, несмотря на искусственную вентиляцию, больше походило на предсмертный хрип.
