Он ступил на узкую лестницу, досадуя на тусклое освещение. Он был абсолютно уверен, что министр энергетики не стал бы жить в таком доме.
Неожиданно он услышал не то скрип, не то треск. Звук не имел ничего общего с естественным потрескиванием оседающего здания или промерзших оконных стекол в подъезде. Это были шаги. Тренированное ухо определило их безошибочно. Звук шел сверху, оттуда, где этажом выше находилась его квартира. Несомненно, кто-то поджидал его там на лестничной площадке. А возможно, и выше, чтобы дать ему войти в квартиру и захлопнуть за ним ловушку. Василий продолжал подниматься, стараясь не сбиваться с шага, словно не подозревая, что его ждут. Ключи, сигареты, мелочь он всегда держал в левом кармане – годами выработанная привычка, – правая рука, таким образом, оставалась свободной. Он добрался до площадки и осмотрелся: дверь в его квартиру в двух шагах, рядом начинается следующий пролет лестницы, уходящей в полумрак коридора.
Едва уловимый звук чужого присутствия донесся вновь, но шум ветра за окном почти заглушал его. Кто бы там ни был наверху, но этот гость отступил, прячась, что говорило о двух моментах: либо пришелец дожидается, пока Талейников войдет в квартиру, либо он неосторожен и неопытен. Скорее всего, и то и другое. Известно, что не следует двигаться или шевелиться, когда ты рядом с жертвой, за которой охотишься.
В левой руке у Василия был ключ, правой он расстегнул пальто и теперь держал ладонь на рукоятке пистолета, лежавшего в распахнутой кобуре, прикрепленной под рукой. Он вставил ключ, отпер дверь и хлопнул ею, сделав вид, что вошел в квартиру. Затем бесшумно отошел в тень лестницы, спустился на одну ступеньку и положил дуло пистолета на перила, целясь в свою дверь. Наконец шаги зазвучали опять, и к квартире Василия метнулась фигурка худенького и очень высокого молодого человека, почти подростка. Юнец что-то держал в левой руке. Он поднял правую, собираясь постучать в дверь.
– Стой лицом к двери! Левую руку вытяни вперед на уровне желудка так, чтобы пальцы уперлись в дверь. Ну!.. – отчетливо отдавал команды Талейников.
– О, пожалуйста! – Пришелец стоял вполоборота, было видно, что он очень испуган. Вытянутая левая рука зажата в кулак.
– Давай назад! Медленно! Руку держи поднятой!
– Я не сделал ничего дурного, клянусь! – зашептал в испуге молодой человек.
– Кто ты?
– Я Андрей Данилевич, живу в Черемушках.
– Далеко же ты забрался, – заметил Василий. – Погода не благоприятствует ночным прогулкам, да и небезопасно в твоем возрасте гулять в такое время. Тебя могла бы остановить милиция.
– Я вынужден был прийти сюда, по этому адресу, – быстро зашептал парнишка. – Там ранен человек, и ему сейчас очень плохо. Мне кажется, он скоро умрет. Я должен передать вам вот это.
Он разжал ладонь левой руки. На ней лежала эмблема из латуни – знак воинского звания, генеральский ранг. Такие знаки отличия вот уже тридцать лет как отменили.
– Этот человек велел назвать имя: Крупский, Алексей Крупский. Он заставил меня повторить его несколько раз, чтобы я ничего не перепутал. Это не то имя, под которым он живет в Черемушках, но именно его он велел назвать. Он сказал, чтобы я привел вас к нему. Он умирает.
При упоминании этого имени на Талейникова нахлынули воспоминания. Алексей Крупский – имя, которого он не слышал вот уже много лет. Прежде мало кто в Москве хотел бы услышать это имя. В свое время Крупский был одним из величайших педагогов в КГБ, человек неимоверных способностей: его невозможно было устранить или убрать, он выживал при любых обстоятельствах. Это был один из «истребителей». Он принадлежал к той когорте избранных прежнего НКВД, что сформировалась еще в недрах ОГПУ далеких времен.
