– Скорее всего, – задумчиво сказал Кунцевич, прошелся по номеру и остановился у кровати, на которой несколько часов назад так приятно провел время. Ему сделалось не по себе.
– Тело в постели обнаружили? – спросил он у следователя.
– Да. Револьверчик на полу валялся, под правой рукой. Входное отверстие имеет характерные следы от пороховых газов, указывающие на то, что выстрел был произведен в упор. Следов борьбы на теле не обнаружено, ночная рубашка повреждений не имеет. Бумажник и кошелек на месте, наличных денег – 467 рублей. Драгоценности – в прикроватной тумбочке. Серьги, кольца, браслет и цепочка. Даже на первый взгляд – вещи весьма дорогие. Очевидно, что похищено ничего не было. Так, что самоубийство, Мечислав Николаевич, самоубийство.
– А труп вскрывать будете?
– Можно было бы обойтись и без вскрытия – причина смерти очевидна, но наш прокурор требует вскрывать трупы по всем делам. Желаете присутствовать?
– Если вы не возражаете. А из какого именно револьвера она застрелилась?
– Из дамского «Браунинга»[3], калибра две с половиной линии[4].
– А выстрел кто-нибудь слышал?
– Нет. Вы, например, слыхали?
Кунцевич отрицательно покрутил головой:
– Но я сплю очень крепко. «Да и устал вчера, – добавил он мысленно, – обессилел».
– Очевидно, другие постояльцы тоже. Вас всего четверо во всей гостинице жило. А коридорный, собака, пьян напился, его едва добудились. Если вопросов больше нет, тогда прошу следовать за мной в земскую больницу, доктор заждался уже, наверное.
В прозекторской Кунцевич долго не задержался – он осмотрел труп и, не дожидаясь, пока врач начнет пилить черепную коробку помещицы, вышел на свежий воздух. «Все-таки убийство, – подумал он. – Рассказать или промолчать? Уж больно неохота возвращать себе статус подозреваемого». Подумав с минуту, Мечислав Николаевич принял решение, и, протиснувшись через толпу ожидавших приема мужиков и баб, зашагал к гостинице.
– Во сколько поезд на Москву, любезный? – поинтересовался он у портье.
– Без четверти четыре.
– Черт, на этот я уже не успеваю, – расстроился титулярный советник, взглянув на часы. – А следующий?
– Тоже без четверти четыре, только завтра. Он один у нас.
– Пошлите кого-нибудь за билетом во второй класс.
– Слушаюсь.
– Я смотрю, немного у вас постояльцев.
– Не сезон-с. Когда ярманка или съезд какой, раскладные кровати в номера ставим, а по эту пору если трое-четверо господ живут, уже хорошо. Вот дороги подсохнут, поедет помещик в город по делам али по магазинам – веселее станет.
– Сейчас тоже четыре человека живет?
– Поутру четверо жило, а сейчас двое осталось – вы да господин землемер. Он уже вторую неделю живет, конца распутицы дожидается.
– А четвертый гость, стало быть, съехал?
– Съехали-с, на вокзал его извозчик повез.
– А кто таков был?
– Немец какой-то. – Портье открыл толстенную книгу и прочитал: – Карл Иванович Кречмер из Москвы. Вчера приехали-с.
– Что же это он так быстро восвояси собрался?
Портье только пожал плечами.
– Кречмер, Кречмер… Знавал я одного Кречмера. Невысокий такой, светлый, бороду бреет…
– Никак нет, напротив, росту вершков девять[5], брюнет-с, а вот насчет бороды угадали, бреют-с. Зато усы, – портье посмотрел на Кунцевича, – почти как у вас, роскошь, а не усы!
– Нет, такого Кречмера я не знаю. Спасибо, братец!
Отблагодарив служащего полтинником, сыщик пошел было в номер, но быстро вернулся:
