Алун Максен, тяжело задумавшись, сидел на табурете. Трактирщик был в грубых сапогах до колен, шерстяных штанах, коротком полушубке и меховой шапке, хотя в подполе было тепло, почти жарко. У стены стоял посох с обитым медью концом, при случае пригодный и как оружие. Возле табурета, небрежно брошенный, лежал походный мешок.
На крышке раскрытого сундука висел старый жилет. Прокашлявшись, Алун протянул руку и достал из кармана жилета сложенный напополам лист тонкого пергамента, такого старого и сухого, что казалось, что он может рассыпаться от одного прикосновения.
И жилет, и листок были не его.
Давно, очень давно, зим пятьдесят или шестьдесят назад, он убил человека.
Нездешнего.
Это была случайность. Он просто бродил по кромке леса в поисках краснокорня и прочей вкусной зелени, и так увлёкся, что спохватился только когда из-за сгустившейся темноты стало сложно отличить одно растение от другого. И более того – сам не зная как, Алун оказался почти на краю Топи.
Он в сердцах ругнулся. «Ещё бы пара-другая шагов и…» Что случилось бы ужасного после пары шагов, он, собственно, сказать не мог. Деревьев тут уже не росло, бережок, устланный толстым скользким ковром прелых листьев, резко шёл под уклон. Наверное, шлёпнулся бы в жижу, глянцево черневшую у ног, не более того. И всё же Алуну стало не по себе. До пятнадцатого дня ещё оставалось не меньше шести-семи ночей, но темнота сама по себе, да ещё на болоте, выдавливала струйки холодного пота на спине. Бросив взгляд туда, где болото сливалось с таким же по цвету туманом (всего-то шагах в тридцати), Алун сплюнул, развернулся, как вдруг звук привлёк его внимание. Не кулик, не цапля, не журавль… вообще не птица. Он вздрогнул всем телом, внезапно осознав, что источник звука находится совсем рядом, у кромки воды. Какое-то… короткое карканье.
Поудобнее перехватив посох (предшественник нынешнего, тоже с медным концом), Алун сделал шаг вперед, и тут что-то с силой ухватило его за щиколотку. Трактирщик взвизгнул едва ли не по-бабски и с силой вонзил в воду заточенный оконечник. Нечто показалось из воды с хрипом, но ногу не отпустило. Отбросив корзинку в сторону, Алун ударил ещё раз и ещё. «Не… на того… напала, тварь», – бормотал он между ударами.
Нечто затихло. Алун присел на корточки, пытаясь отдышаться. «Рыба… здоровенная», подумал он, сразу обругав себя за тупость. Ага, рыба схватила его за ногу.
Он пошарил в поясном кошеле, запалил трут, и тут же выронил его в испуге. Оно лежало, скрытое тёмной водой, и мгновенная вспышка огня осветила торчащую над поверхностью кисть руки. Вполне себе человеческую. Он поднял трут, раздул огонь.
Рука, как есть рука.
Торопясь, Алун сгрёб в кучу ветки, сухую траву и зажёг костерок. Осторожно, стараясь не поскользнуться, нашарил в воде другим концом посоха и не без труда вытянул на берег… человека. Тот был мёртв как дважды-два: из нескольких ударов не меньше двух-трёх пришлись по голове. Алун поднял повыше ярко полыхавшую смолистую ветку. Покойник был весь в грязи, штанах чуть ниже колен и когда-то меховом жилете на голое тело. Очень тощее тело, надо признать – будто человек не ел не то, что неделю, а куда дольше. «Как он добрался-то сюда? По воде аки посуху?» Алун стянул с него жилет, внимательно осмотрел: ни чешуи, ничего животного или чудовищного. Просто человек с торчащими рёбрами. Просто голодный человек, пришедший из-за Топи. Алун замер, пронзённый мыслью.
