Радмила в ответ ничего не сказала, а лишь, выдавив искусственную улыбку, открыла подъезд и жестом пропустила его вперед.
В лифте им снова пришлось подниматься вместе, так как второй, судя по табличке, до сих пор был на ремонте.
– Похоже, сегодня весь мир не с той ноги встал, – вздохнула она.
– Вы правы, – улыбнулся мужчина.
Радмила сначала не придала этому значения, думала, незнакомец пытается поддержать разговор, но неожиданно его голос показался ей уж очень знакомым. Обернувшись, она разглядела в мужчине, который крутил в руках свою панаму, того самого человека, существа, забиравшего жизни людей.
– Твоя мать не зря отдала свою жизнь в обмен на твою. Она святая, и не место ей в аду.
После его слов рядом с ним из ниоткуда возникло золотое облако. Из облака вышла ее мать и, поклонившись мужчине, подошла к дочери.
– Радмила, доченька, – заговорила она необыкновенно нежным голосом, – не нужно плакать по мне. Все знали, кроме тебя, что я тяжело больна. Эрик лишь избавил меня от мучений.
– Но я могу вдохнуть в вас жизнь и исцелить, – произнес мужчина.
Но женщина, обняв свою дочь на прощанье, подошла к нему.
– Нет, это лишнее. Я прожила свой век, позволь и другим прожить.
– Как скажете, – поклонился он ей в ответ и проводил взглядом до невидимой лестницы вверх.
– Объясните мне, – вдруг нарушила она тишину, – почему я не могу запомнить ваше лицо?
– Все просто, у меня нет лица. Каждый во мне видит только того человека, которого хочет видеть.
– А я никого не вижу. Вы для меня загадка. Я вижу ваши губы, глаза, я вижу только часть вашего лица, но не могу воссоздать образ.
– И такое бывает. Значит, вы все-таки сможете осуществить мечту вашей матери.
Радмила почти бесшумно сняла обувь и, грациозно приподнявшись на носочки, зашагала в сторону комнаты, словно боялась кого-то разбудить. Через несколько метров, будто очнувшись, она сползла по стене на пол.
– Мама, – задрожали ее губы, по телу пробежал леденящий душу холодок. – Мамочка! – схватилась она за колени и, не контролируя свои действия, стала царапать их. От боли они зажмурила глаза, но продолжала царапать.
– Не нужно винить себя, – услышала она голос матери. – Это мой выбор. Я не для того тебе двадцать лет назад подарила жизнь, девочка моя, чтобы раньше времени ее у тебя забирали.
Открыв глаза в надежде увидеть мать, стала искать ее образ в темноте.
– Запомни и не забудь: оберег матери действует лишь месяц, у тебя есть еще шанс стать той, которая достойна своей матери. А до тех пор я присмотрю за тобой – я обещал твоей матери.
Радмила только слышала голос Эрика, но ничего не видела вокруг, кроме узкой полоски мебели в комнате, выхватываемой из темноты лучом света. Нет, ей не было страшно. Казалось, страх отступил в тот момент, когда она осознала, что рано или поздно человеку придется, сделав в жизни круг, навеки закрыть глаза. Хорошо бы, если б круг был полным, ведь умирать молодым мало кому хочется…
Погрузившись в свои мысли, Радмила почувствовала легкое головокружение. Перед ее глазами вдруг все стало расплываться. От невыносимой тошноты, подступавшей к горлу, Радмиле захотелось закричать, но ей не удалось произнести ни звука, словно голос был заперт где-то внутри… «Мама, – думала она, – мамочка. Прости меня…» Вспоминая образ матери, то, как та пыталась ее уберечь от самой себя, Радмила глубоко вздохнула и холодными ладонями прикрыла мокрое от слез лицо. Неизвестно, сколько она бы еще так просидела, если бы не очнулась от яркого света, будто кто-то направил на нее фонарик.
