Тролль перевёл взгляд на карету. Волшебный глаз включил рентгеновский магический режим. Стенки кареты как будто растворились, и чудо-прибор проник внутрь к великому удовольствию похотливого вуайериста.
В карете сидела совсем юная принцесса с прелестным кукольно-белым лицом и алыми в меру пухлыми губками бантиком в роскошном розовом платье с тремя юбками. В шерсти, думаю, в столь жаркий летний день она бы изрядно взопрела, и пошёл бы шлейфом смрадно-кисловатый аромат. Хоть нос вороти. Благо, в карете мерно фырчало и булькало некое подобие кондиционера, внутри которого носились крохотные демоны, выгоняя из транспортного средства взашей и пинками горячий влажный воздух, радушно впуская лишь прохладный освежающий бриз.
Вспотевший и нервно пыхтящий тролль-вуайерист остался весьма доволен пикантным зрелищем, но тут же несколько расстроился, громко недовольно крякнув, когда карета резко нырнула под горку и безвозвратно унесла прекрасное дитя.
Когда карета стремительно понеслась вниз по длинному склону, принцесса от приятного щекотания и пульсирующего ранее неизведанного ощущения, волнами растекающегося по телу, судорожно сжала коленки. Выехав вновь на равнинную дорогу, её отпустило.
Она направлялась к кузине в гости на чай. Почтовый попугай принёс короткое голосовое послание, в котором сестра приглашала отведать в её компании огромный воздушный торт, приготовленный её поваром, часто прибегающим помимо белой магии к чёрному колдовству шестого, запрещённого уровня. Оттого десерт получался редкостно вкусным, что, по её собственным признаниям, едва не привело к непоправимому. Однажды, облизывая измазанные в воздушном креме пальцы, она не заметила, как надкусила палец. Из него брызнула струйка крови, придавшая десерту демонический вкус. И была остановлена вовремя поваром, поскольку намеревалась откусить себе пальцы и с наслаждением разжевать тёплую плоть.
В послании старшая сестра предлагала после того, как они вместе отведают колдовской десерт прогуляться по уединённому саду, и там вдвоём вдали от всех поиграть среди благоухающих пьянящих пышных цветов и сахарно-медовых ягод, полежать под деревьями с наливными сочными яблоками под стрекотню и жужжание крошечных маэстро. Они будут делиться секретиками и новыми открытиями, какие совершает каждая юная леди в период взросления.
* * *
Рейкьявик. Старый дом.
Белая, некогда пушистая, клочками седая, ободранная кошка Марта возлежала в дремотной неге на мягком жаккардовом кресле. Под мерное тикание старинных часов она с упоением втягивала чёрным влажным носом пряный букет кисло-сладких испарений, исходивших от порядком протёртой ткани. Это было излюбленное кресло старого хозяина дома, деда Густава Матсона. В нём он проводил ту половину дня, которую не занимало другое чрезвычайно приятное занятие – покачивание в кресле-качалке, что стояло в комнате по соседству, с камином, уткнувшись в свежую газету, с курительной трубкой из вишнёвого дерева в пожелтевших зубах, выпуская ватные, парящие к потолку колечки.
Каждую ночь, когда все домашние уже мирно посапывали на мягких перинах, он спускался в прохладный, пахнущий плесенью подвал, где, наглухо закрывшись за звуконепроницаемой дверью, мастерил игрушки для любимых внуков, Кристы и Свена, с применением лазурной магии и лаймового колдовства.
Глаза Марты вдруг широко распахнулись и вспыхнули нефритово-зелёным светом. Следуя инстинкту самосохранения, мохнатое существо, одновременно принадлежащее двум Мирам, выгнулось горбатой дугой. Шерсть, только что старательно прилизанная и от того влажная, поднялась дыбом, испортив тем самым причёску. Зарычала и зашипела, обнажив некогда острые клыки.
