Я нашла его водительские права на дорожке, только что протоптанной дворником в свежем снегу, утром перед экзаменом. В коридорах университета было темно, а за окнами кафедры светало. Синее давило на глаза, и в пещерах мозга ворочался сон. К. не хотелось включать электричества, он сидел с книгой на кожаном диване и водил ею, как зеркалом, пытаясь поймать страницей мерцающий свет снега на подоконнике. Я поздоровалась, он кивнул, не отрываясь от своего занятия. «Вот ваши права. Вы их потеряли». «Правда? Спасибо! А где моё счастье? Вот права, а где счастье?» «Может быть, оно тоже здесь». «Ты уверена?» «Главное, чтобы вы были уверены». К. взглянул на меня изумлённо. Я поцеловала его. Он сказал: «Такая наглая», – обнимая меня.
Я думала, что скоро мы будем вместе, исходя из того, что облако вожделения снизошло на нас. Мы молча обедали в университетской столовой, с трудом глотая и чувствуя ожог сквозь обувь, если случайно соприкасались под столом ногами; шептались в библиотеке; гладя друг друга по рукам, листали фолианты; мы целовались на кафедре и в автомобиле и всё время говорили о том, что скоро мы поедем куда-нибудь вместе… Ко мне он ехать отказывался, – у меня бабушка. «Ну, куда же я тебя приглашу? Куда же? Ведь у меня дома жена…» – говорил К., облизывая мои губы. У него вполне хватило бы средств на то, чтобы снять квартиру, но его устраивал флирт. К. нравилась моя страстная неудовлетворённость, и он боялся, что мне окажется мало того, что он может мне предложить.
Весной мы стали ходить в университетский сад. Запахи и лепестки пролетали мимо нас. Однажды мы легли в траву, качнув куст шиповника. Мы стряхнули с него ливень света, и волосы К. заблестели. Куст распрямился, тень вернулась на своё место, но блеск не исчез, – так я впервые заметила его седину. Пятьдесят два – не так уж и много.
«Тогда вы занимались любовью, так я понимаю?» – сердито спросил С. «Да». «И он оказался…» «Нет. Всё было хорошо. Мы вместе ездили в Красновидово».
Зима, мы идём с К. по обледенелой улице. От холода болит позвоночник. Низкие чёрные деревья голыми ветками царапают мне шею. Костистый лёд под ногами. Но настроение у меня приподнятое, потому что я с К., и мы говорим о чём-то приятном. Порыв ледяного ветра обжигает, но приносит запахи весеннего сада. Ветер не прекращается, вместе со снегом он легко бросает нам в лица белые и розовые лепестки и какой-то растительный пух, мягкий, как пудра. Ветер не ослабевает, но становится всё теплее и мягче. Я щурюсь, и раскрываю глаза, только когда ветер уже не заламывает ресницы, а ласкает лицо. Я вижу, что мы пришли в весенний сад. Деревья в цвету, вьются тонкие нити запаха, нарциссы, тюльпаны и ирисы прорастают на клумбе быстро, на глазах. Они заставляют шевелиться влажную чёрную почву, напоминающую бархат, потом из неё появляются молочные ростки, похожие на согнутые в суставе локти и колени, они распрямляются и тотчас зацветают, стряхивая чёрную рыхлую землю, как мы с К. несколько минут назад стряхивали снег. Отчётливые, различимые ароматы. Я осязаю лепестки, боюсь испачкать лицо пыльцой. К. говорит: «Сегодня Рождество. Ветер из Вифлеема принёс весну». И я вижу запутавшуюся в ветвях благоуханной яблони соломинку. Я понимаю, что это соломинка из того вертепа, в котором родился Спаситель, и просыпаюсь в слезах счастья. Вспоминаю, что К. умер.
