Он не выходит из головы с прошлого вечера. Такой обаятельный в своей неряшливой уверенности. И этот взгляд! Думаю о нем даже против собственной воли. Вспоминаю его черты, ищу среди пассажиров, прокручиваю в голове немногочисленные фразы и сочиняю диалоги.
Это выходит за грани разумного, ведь мы – детали разных мозаик. Не нужно спрашивать прямо, чтобы понять – мы не ровня.
Но, может, мистер Томсон был прав, и на корабле складываются не такие витражи?
Хотя о чем я? Девять дней и морская качка, столкнувшая нас, пройдет, как только мы вернемся в гавань.
И эта обещанная встреча не что иное, как напоминание о принадлежности к разным мирам. Иного и быть не может! А потому мне надо перестать робеть в его обществе и вспомнить, зачем я здесь.
Но, черт возьми, приходится смотреть бестелесной правде в лицо! Любопытство просочилось в меня. Я жду этой встречи! Жду удивленной улыбки на мою застенчивость и как скажу ему «Вы готовы сделать ставку?». А он в ответ улыбнется и произнесет своим вкрадчивым голосом «Я же обещал, что мы с вами сыграем!»
И мы сыграем. Вот только в отличие от рулетки, не уверена, что победителем выйду я».
***
Не совладав с собой, Мелани отправилась на смену заранее. Игровой зал действовал успокаивающе, расставлял голоса в голове по местам, как книги в алфавитном порядке на библиотечных полках. Там она чувствовала себя владелицей ситуации. Если не сказать больше.
Казино являлось пристанищем душ, измученных деньгами. Кто-то в них купался, тонул, жаждал, откупался, крал, копил и так до бесконечности.
И всякий раз, вступая за стол, Мелани выбирала новую роль: то была Хароном, взимающим «обол»11 с неудачников, а то – китайской богиней сострадания Гуаньинь.
Конечно, на лайнере контингент гостей разительно отличался от того, что обычно наблюдала Мелани, но ни тем ни другим деньги счастья не приносили. И спорь на сей счет на валюту, она бы уже давно сколотила состояние.
Всех гостей Мелани делила на три категории. К первой относились «толстосумы». С лицами, будто ржавчиной, пораженными скукой, они гнили в собственном одиночестве, и шелест купюр скрашивал бытие.
Вторыми были «стяжатели». Их сердца венчались на царство гордыни и алчности. А третьи – зеваки. Больше наблюдатели, нежели игроки. За такими внимательно следили через камеры.
Именно поэтому ее незнакомец так прочно засел в голове. Он не вписывался в категории и оставался загадкой.
Примерив воинственности, Мелани вошла в зал, наполненный изысканными звуками струнного инструмента. Скрипач исполнял отрывки восточных мелодий, следом переключался на знаменитые «Времена года» Вивальди. Своим виртуозным исполнением он заставлял ощутить себя существом, говорящим на всех языках мира. Яркие сочные ноты обволакивали, а затем несли по волнам грусти.
Мелани не заметила, как подошла совсем близко, заслонив собой дирижера. Сама она обожала Циммера и Хорнера12, но классика в его руках казалась подлинным искусством.
Проникновенная мелодия оборвалась, и, открыв глаза, Мелани встретилась взглядом с ее исполнителем.
– Извините, я не хотела мешать, – она отступила в сторону, прикрыв рот рукой.
Парень, приблизительно ее ровесник, широко улыбнулся и опустил могущественную струнную спутницу.
– Ничего. Тебе понравилось?
– Очень, – Мелани обернулась на довольного, ухмыляющегося дирижера.
– Тогда я сыграю что-нибудь для тебя во время вечера, хочешь?
