Это – молот, это – серп,
Это наш советский герб;
Хочешь жни, а хочешь – куй,
Все равно получишь х..й.
Услышав от него эту эпиграмму, Алеша сочинил в ответ:
За такую эпиграмму Вышлют
Генделя за Каму,
В зону пермских лагерей.
И загнется там еврей.
С того времени Алеша и полюбил писать эпиграммы. Образовался творческий симбиоз: Моня придумывал остроумные анекдоты, а Алеша перекладывал их в эпиграммы. Как-то Моня прочитал ему вслух первую строку «Коммунистического манифеста» Маркса и Энгельса: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», – а потом со смехом прокомментировал:
– Это усраться можно! Этот призрак забрел к нам в Россию, и с тех пор нам ставят клизмы того учения.
Алеша тут же придумал эпиграмму:
Потому, что нашей жопе
Очень нужна клизма,
Призрак бродит по Европе,
Призрак коммунизма.
Кроме острых политических анекдотов Моня сочинял много соленых, даже похабных, подбирая темы в своей богатой похождениями жизни. Так Алеша написал:
На чужом пиру похмелье,
На чужом столе еда,
На чужой всегда постели
И с чужой женой всегда,
Потому что Моня Гендель
Не монах, как Грегор Мендель.
Моня не обиделся:
– А что? Чистейший реализм, все правда. Я знаю, что Алешка меня любит. Не каждый попадет под его перо. Когда-нибудь меня будут вспоминать только потому, что он написал это про меня.
* * *
Вот этого своего приятеля Алеша и попросил, когда узнал про арест Берии:
– Можешь пустить мою эпиграмму про Берию в народ? Для хохмы, чтобы смеялись и повторяли.
– Раз плюнуть: скажу громко в толпе – вот и все.
– Только осторожно.
– Будь спок – сделаю, – это была еще одна любимая присказка. – Поедем вместе в переполненном троллейбусе в час пик, когда разные служащие и прочие интеллигенты едут с работы. Остальное я беру на себя.
В переполненном троллейбусе они пробрались сквозь толпу к дверям и уже собирались выходить на остановке, когда Моня повернулся к Алеше и громко сказал:
– Слышал шутку про Берию?
Он сделал короткую паузу, пассажиры вокруг насторожились, а Моня звучно продекламировал эпиграмму:
Наконец-то Берия
Вышел из доверия.
А Хрущев и Маленков
Дали в зад ему пинков.
И тут же оба выскочили наружу. Троллейбус тронулся, они услышали взрыв смеха и уже через окна видели, как люди, смеясь, передавали друг другу эпиграмму. Моня посмотрел на них и прокомментировал своей любимой фразой:
– Это ж усраться можно.
К вечеру эпиграмму Алеши повторяла вся Москва.
В следующий раз, когда Павел пришел к Семену и приготовился слушать продолжение рассказа, к ним опять вошел Алеша:
– Отец, можно я расскажу Павлику, что было дальше?
Прошло несколько месяцев после объявления об аресте Берии, люди ждали, что его станут судить, устроят показательный процесс. Однако о суде ничего не сообщали.
Однажды утром в ноябре 1953 года Моня возбужденно ворвался к Алеше, держа в руках газету:
– Алешка, посмотри на это сообщение: наконец написали, что над Берией состоялся суд.
Алеша взял газету и уставился на первую страницу.
– Не туда смотришь, вот где она – маленькая заметка в конце, будто мелочь какая-то. Это ж усраться можно!
Алеша посмотрел, удивился:
– Да уж, короче сообщить невозможно. Это настоящий фарс, новое руководство скрывает от народа правду! В конце добавили одной строкой: «Приговорен к высшей мере наказания – расстрелу. Приговор приведен в исполнение».
– Подлецы! Говнюки! Они даже настоящего обвинения не написали. Ты посмотри, что они ему предъявили: «изменник Родины, враг народа, предатель и английский шпион». Но ведь все знают совсем другое, что его руками погублены миллионы невинных советских людей, включая моего отца. Об этих жертвах ни слова. Пытаются доказать, что его убрали как шпиона. Кто в это поверит?
