А еще дед регулярно читал газеты, покупая их по дороге на работу. Прочитанные газеты он складывал в аккуратную стопку на табурет. Если бабушке в хозяйстве требовалась газетная бумага, она могла брать газеты, но только из нижней части стопки.
Благодаря радио и газетам, дед всегда был в курсе всех мировых событий. Несмотря на свою беспартийность, Соломон Моисеевич за политикой следил и вел себя политически грамотно. Приспосабливаясь к советскому образу жизни, он вынужден был отказаться от некоторых соблюдаемых ранее обычаев.
В бытность кустарем, дед мог позволить себе роскошь соблюдать Субботу. В пятницу после обеда он негласно отпускал работников и закрывал мастерскую. По субботам дед не работал, но приходил в мастерскую в воскресенье, если были срочные заказы. Бабушка тоже старалась все дела переделать в пятницу утром – убраться в комнате, приготовить еду. В обед стол в комнате застилался белоснежной скатертью, а вечером выставлялись свечи. Йося очень любил такие дни: в них витала атмосфера праздника, и сердце наполнялось верой, что сбудется его главная надежда – вернется мама.
Когда же дед перешел работать на завод, о Субботе не могло быть и речи: это был рабочий день, а на отдых отводилось воскресенье. Но он по-прежнему вечерами в пятницу невнятно бормотал свои молитвы на непонятном для Йоси идише. В быту же дед с бабушкой разговаривали на идише очень редко. Иногда они перебрасывались парой фраз – то ли для того, чтобы детские уши не слышали не предназначавшиеся для них вещи, то ли по старой, почти забытой привычке. Правда, в свое время бабушка научила Йосю нескольким фразам, и мальчик мог поздороваться, попрощаться, поблагодарить на незнакомом для него языке.
На идише Соломон Моисеевич знал одну песню. Природа одарила его хорошим слухом, правда, с голосом имелись проблемы. Но это не мешало деду, когда у него было хорошее настроение или после рюмочки-другой, напевать:
Ву из дос геселе,
Ву из ди штиб?
Ву из дос мейделе,
Вемен х’об либ?
От из дос геселе,
От из ди штиб,
От из дос мейделе,
Вемен х’об либ!
При этом на лице у деда отражалась непередаваемая гамма эмоций, сменяющая одна другую чуть ли не на каждой ноте. Песня звучала очень трогательно и мелодично; мотив врезался Йосе в память и остался там на всю жизнь. В песне было много куплетов; возможно, и не так много, просто дед пел одни и те же куплеты бесконечно. Йося запомнил первые восемь строк и иногда подпевал деду. Про себя, вслух – нет. Он боялся, что спугнет деда, спугнет его настроение, и дед перестанет петь. А мальчику очень нравилась и сама песня, и то, как дед ее исполняет. Правда, слов Йося не понимал, и о чем эта песня, он тоже не знал. Но это не мешало его душе замирать каждый раз при звучании знакомой мелодии.
На заводе дед сошелся с мастером цеха, Игнатом Порфирьевичем, человеком высокообразованным, окончившим семь классов. Игнат отличался серьезностью, придерживался правильных взглядов и обладал подкупавшей Соломона эрудицией. А самое главное – он был партийным. Такой важный статус приятеля очень льстил беспартийному деду, и дружба с членом ВКП (б) приподнимала на более высокий уровень его самого. Вместе они любили обсудить мировые проблемы, ситуацию в стране, производственные показатели своего цеха, перспективы повышения качества труда и многое другое.
А еще они любили вместе распить бутылочку-другую «беленькой». Но поскольку оба были людьми сознательными и дисциплинированными, на их работе это никак не отражалось. Ни тот, ни другой даже помыслить не могли прийти на работу выпившими или с похмелья. В их времена это считалось преступлением, за которое судили и приговаривали к штрафу или исправительным работам. За повторный проступок грозил тюремный срок.
