Кружение незримых птиц - страница 19

И не простит менялу в храме,

И будет сам

Смотреть прозрачными глазами,

Как рушат храм,

И оказавшись на вершине,

Один, как перст,

Не разглядит внизу в долине

Родимых мест:

Деревни, города, селенья

И отчий дом

Объяты пламенем забвенья,

Горят огнем,

Все, что казалось постоянным

И навсегда,

Исчезло в плазменном сиянье…

И он тогда

Забудет тот закон, который

Про все и вся,

И удивится, что так скоро

Огонь иссяк,

И не услышит, но учует

Далекий звон,

Поймет, что пустота врачует,

Увидит он,

Что завершается закатом

И Судный день,

Что на стальные зиккураты

Упала тень,

Вернулись птицы, рыбы, звери,

И ветер чист,

Достанет из котомки перья

И белый лист,

Заметит неба ромбик синий

Сквозь облака,

И зваться будет он отныне

И впредь – Лука,

И ощутит любовь и силу,

И Божий дар,

Поймет, что время возвратилось

И что пожар,

Спаливший Мир, подобно Трое,

Внезапно стих

И что Пришествие Второе

Сложилось в стих.

«Чем дольше я живу на свете…»

Чем дольше я живу на свете,

Тем меньше верю в чудеса.

На нашей суетной планете

Полжизни – это полчаса.

Заранье путь нам уготован,

Чьего-то замысла рабам,

Не зря придумал ван Бетховен:

«Пабабабам, пабабабам»…

Ничто не ново в этом мире,

Ничто не вечно под луной,

Никто нигде не мыслил шире,

Чем Заратустра или Ной.

Все непременно повторится

Рефреном страшным и простым.

И снова в дверь судьба стучится:

«Тыдыдыдым, тыдыдыдым»…

И небо кажется с овчинку,

И всякий вздор идет на ум,

Но все-таки поставь пластинку —

«Тудудудум, тудудудум»…

И снова жизнь полна цветенья,

Весны, любви, прекрасных дам,

И божества, и вдохновенья,

«Тадададам, тадададам»…

«Хочу скорее в ноосферу…»

Хочу скорее в ноосферу

За струйкой дыма светло-серой,

Умчусь бумажным человечком,

Сгорев в огне пасхальной свечки,

Сквозь крышу, в небо, в постоянство,

Вдыхая время и пространство,

Подальше от переживаний,

Любовей, разочарований,

Туда! К фантазиям, идеям,

Героям, гениям, злодеям…

Там вместе все, что не совместно,

Едино все и, если честно,

Никто не думает о Вечном

И не стремится с каждым встречным

Вступать в полемику пустую

О смысле жизни, ибо всуе

Мы столько раз пытались тщетно

Его найти, что незаметно

Дошли до «жизни после смерти»,

А в ней, конечно, уж поверьте,

Нет ни вопросов, ни ответов,

Ни правил, ни авторитетов;

Ну разве только Аmadeus…

Хоть я давно уж не надеюсь,

Что Lacrimosa не напрасна,

Что звуки могут быть прекрасны,

Вода чиста и люди братья,

Любовь – не то чтобы занятье,

А все-таки огонь желанья,

В котором я без колебанья

Сгорю и – прямо в ноосферу

За струйкой дыма светло-серой.

«Рядом с девушкой в шубке из крашеной норки…»

Рядом с девушкой в шубке из крашеной норки

На февральском морозе, не чуя конечностей,

В безнадежной тоске по трамваю восьмерке

Думать не о чем, кроме как о бесконечности.

Вероятней всего, что по чьей-нибудь шалости,

По халатности, глупости или по беспечности

Восьмерка набок упала от усталости

И стала символом бесконечности.

Бесконечность «до» и бесконечность «после»,

Разделенные ожиданием восьмерки трамвая,

Стремительно сближаются и встречаются где-то возле

Креста или камня у дорожки, с края,

Без ограды, под той стареющей липой,

Что изредка слышит нарушающий молчание

Звук, что-то между вздохом и всхлипом,

Застревающий между суффиксом и окончанием

В слове «единственный», которое снежинке тающей

Влажно шепчут красивые красные губы,

Сложенные в знак бесконечности и мерцающие

Из плотно запахнутой норковой шубы.

Два рисунка в зеленых тонах

№ 1

Проспект Победы врезался в зелень леса,

Назад Вперед

Кружение незримых птиц - страница 19

Похожие книги