– Ах, вот оно что, – спохватилась Надежда Алексеевна, силясь запоздало изобразить улыбку. – Что ж на пороге стоять, пойдемте. Предупреждены, как же.
Обе женщины через небольшую переднюю прошли в просторную плохо освещенную комнату, служившую для приемов гостей. У Марианны мелькнула мысль, что состоятельные дворяне могли бы с большим вкусом обставить собственное жилище или хотя бы впустить в него больше света. За окном буйствуют краски, смех, а сидеть в этих стенах утомительно и тоскливо… Ах, ну да, ведь дом переходит из поколения в поколение. Словно англичане! Нужно наслаждаться солнцем, пока оно есть, ведь скоро настанут беспросветные осенние месяцы… Марианна, располагая молчаливым одобрением Надежды Алексеевны, тотчас распознавшей в ней даму благородную, а оттого принимая с распростертыми объятиями, подошла к маленькому окошку, затянутому кружевной шторой, и, отодвинув ее, рассмотрела длинную аллею, ведущую к реке.
– Где же хозяева? – спросила она, отворачиваясь.
– В саду. Урожай собирают, – благосклонно ответила Надежда Алексеевна, – в нынешнем году отбоя нет от яблок.
Она не прочь была поболтать с неожиданно и очень кстати свалившейся барыней. Не с Федотовым же ей беседовать. Хозяин поместья погряз в ностальгии по временам прошедшим, а оттого прекрасным, ведь он не помнил и половины бед, свалившихся на него тогда. Свадьба единственного живого человека, к которому был привязан, подкосила и без того хрупкие силы Дениса Сергеевича. Целыми днями Федотов безвылазно сидел в кабинете, читал и гулял по неправдоподобно красивому в это время года саду. А деревня с и без того не слишком ладно устроенным хозяйством все больше проседала вниз.
Он отдалялся от настоящих людей и с отчаянием, более глубоким, чем когда-то, алкал понимания и заботы. А Надежда с радостью дарила бы ее, поскольку, как и подавляющее большинство поживших, не могла причислить себя к числу счастливцев. Но Федотов не подпускал к себе никого, кроме своей Тони, во время разлуки возлюбленной им с удвоенной силой. Надежда, бездетная, иссохшая без ласки и сильных чувств душа, страдала, но не раскрывала сердца, поэтому непосвященным казалась сухой брюзжащей старухой.
– Простите меня, Марианна … Не ведаю, как вас по батюшке…
– Анатольевна, – голос Марианны отчего-то померк.
– Марианна Анатольевна, мне поручено управиться в девичьей. После смерти ключницы много на меня свалилось. Ох, не ровен час еще крестьянам вольную пожалуют, тогда уж совсем не знаю, как жить будем, – Надежда Алексеевна сама удивилась, отчего так разоткровенничалась с первой встречной.
– Тогда я могу пойти в сад и нагнать хозяев? – как бы опасаясь чего-то и подавшись вперед, спросила Марианна и отвела вперившийся в муху на стене взор в прозрачные глаза собеседницы, застенчиво заглянув в рябь их водоема.
– Конечно, они в восточной части поместья. Идите по дороге, усаженной кленами, быстро приметите их.
Марианна благодарно улыбнулась, чуть приподняв щеки. Совсем не замучено, не так, как улыбалась несколько последних месяцев. Ощущая раздражающее подергивание сердца, она вышла из дома и направилась по аллее, усыпанной плеядой мерцающих листьев. Она ни о чем не думала. Если бы начала, неизвестно, смогла бы дойти. А должна была, просто обязана, ведь от этого поступка зависит не только ее будущность.
Завернув в начавшийся яблоневый сад, где в полной мере господствовали уже звучные краски бархатистой осени, Марианна приросла к земле и каким-то первородным инстинктом заставила себя стоять на месте. Тонкий аромат спелых, едва не лопающихся от сока яблок ударил ей в голову. По жилам разлилась пригибающая к земле, пьющая силы усталость.
