Когда вновь очутился возле двери с подкупленным швейцаром, увидел весьма похорошевшую Таню. Молодой женский возраст преобразил до изящества её фигурку, кое-что подправил в личике, придал выразительности глазкам. И куда девалась девчоночная нипочёмность, помогая таким, как она, прорываться на танцы в училище «макаров»13. Ничуть не преувеличивая, пришлось воскликнуть:
– Ужель та самая Татьяна?!14
Ход конём исполнил чётче: взял диву под ручку и гордо проследовал за табличку «Свободных мест нет».
После начального бокала Татьяна перестала конфузиться, поверив в сказку встречи. Дошло дело и до томного медляка. Правда, перед этим понадобилось убедительно соврать о своей полной свободе. Предстать неприкаянным альбатросом-скитальцем средь океанских пучин. Сопереживательная близость к другой одинокости, страшной зацепкой вонзилась в Танино сердечко. Она стала заранее поддатлива на всё. Начавший жить по легенде, попросил подарить ему ночь. Хоть будет время счастливо, быть может, замкнуть их судьбы. Ведь завтра отход и что за ним? Туман…
– К себе позвать не могу. Живу с родителями дочечкой примерною, – начала выстраивать мысли доверчивая Татьяна. Разве заехать в домоуправление, в котором работаю. Ключи у меня в сумочке. Похвали: я всегда первой(!) на работу являюсь. Там можно взять ключик от квартиры, недавно умершей заслуженной старушки. На днях в райсовете дадут какой-нибудь семье ордер на заселение. А пока храним, как государственную собственность вместе с мебелью.
– Замечательно! Умница. Пойдёт, – встрепенулся радист, зримо сникший, услышав про примерную дочь.
Эпизоды дальнейшего мчались почти киношно. На тачке волга сгоняли к жилищной конторе. Затем прямо к парадному, где жила та старушка. Поднялись на нужный этаж. Татьяна, заметно дрожа, пытается вставить ключ. Тот ни в какую.
– Ой, что-то мне страшно.
– Дай-ка я – суровый бесчувственный мэн, попробую.
С показательной попытки замок сработал.
Дверь поддалась, выключатель нашёлся. По-человеческому любопытству осмотрелись. Из довольно перемешанной обстановки понравился широкий, c высокой спинкою старинный диван. На противоположной стене большущая багетная рама без картины. Этак, три метра на два.
– Наверняка, соседи сразу вырезали и спёрли, – предположил прагматик по-всяческому.
– Нет. Старушка блокадницей была. Тогда на хлеб и не такое меняли. Видно, потом надеялась выкупить. Или, что осталось, и то утешение.
Каждый из них искренне пожалел владелицу лишь пустой рамы. В новой минуте жизнь взяла своё: радист извлёк прикупленную бутылочку и вальяжно сел на диванище.
– Как-то нехорошо брать без спроса рюмки. Давай-ка по-прежнему.
– И на что я с тобой уже не согласилась? Была не была.
Столь лестно аттестованный, притянул Татьяну к себе на колени. Долгий поцелуй поставил многообещающую запятую в их бурном влечении друг дружке. Они, то прилагались к бутылочке, то к губам. Татьянка просто купалась в осязаемом счастье. Красавец-макаровец, для кого она играла роль шпанистой доступной девчонки, наконец оценил её. Сейчас она восхитилась прежним своим наитием. А напусти-ка паинькин, воспитанный видочик, разве бы эта встреча сбылась?! Да ни единого бы разика и на танцы-то те не попала. Во, навалом всегда желательниц склеить курсантика со шмоточным будущим. И романтичек, к коим причислялась, туда же – целый вагон.
Радист, удивив в себе охотника за впечатлениями, поверил, что это никакая ни интрижка. На самом деле он очень одинок, и сейчас ему улыбнулось вдруг неподдельное, настоящее.
