Барков открыл глаза. Нет, это не возвращается. Песок в пустыне движется медленно и бесконечно. В этом заключалась какая-то восточная мудрость, но приходил человек и нарушал эту вечность. Он сделал себе песочные часы, и всё обретало свой конец. Тонкая струйка песка в стеклянной воронке быстро заканчивалась, и не было больше этой вечности…
Несимметричный диметилгидразин или НДМГ. Так полным титулом на космодроме называли ракетное топливо, «гептил» – бесцветную прозрачную жидкость с противным запахом тухлой селёдки… Пуск опять отложили, шёл слив компонентов ракетного топлива. Боевой расчёт, одетый в изолирующие противогазы и войсковые комплекты химической защиты аккуратно перебирал заправочные рукава. Жарко, все чувствовали себя в защитных комбинезонах плавающими в собственном поту, как в болоте. Нужно было слить топливо, до самой последней капли. Опасны даже его самые лёгкие пары – коричневатый, тающий на воздухе дым. Каждый заправщик хорошо знал симптомы такого отравления. У человека слезились глаза, начинался кашель, тошнота и боль в груди. А ещё токсичное топливо било по нервной системе, и тогда происходило возбуждение, «глюки». За долгие годы компоненты топлива прочно всосались в окружающий песок и чахлую растительность. Здесь всё отравлено на долгие годы…
Был ли у него в этой жизни праздник? Или он уже в том, что он всегда жил полной меркою, без остановок. Что его гдето ждали, что был нужен и без него не обойдутся. Страшнее, когда вокруг наступали покой и пустота…
Сердце Николая сжималось, когда под сочно щёлкающие звуки машинки на пол скатывались его тёмные волосы. Он словно менял свою кожу и становился другим. Теперь из зеркала на него смотрел незнакомый юнец, с круглой головой и большими оттопыренными ушами…
Это был самый крутой поворот в его судьбе. Ещё недавно они с друзьями беззаботно подметали приморские бульвары расклешёнными брюками и гордо носили прически в стиле своих кумиров из далёкого Ливерпуля. Кто же тогда мог подумать, что они надолго свяжут свою судьбу с армией? Барков и сейчас хорошо помнил, как однажды, тёплым июльским вечером, они вместе сели в плацкартный вагон и отправились в Ростов-на-Дону поступать в военное училище. Их было тогда шестеро. Его попутчики говорили какие-то умные и важные слова о профессии офицера, о своём патриотическом долге. Николай ничего этого про себя не чувствовал. Ему даже стало неловко, что в кругу таких достойных людей он занял чужое место. «Если кто-нибудь из нас и поступит, то это, точно, буду не я», – решил он. У него получалась ознакомительная поездка перед осенним призывом в армию. Самое удивительное, что из всей этой компании в училище тогда поступил только он один.
Отбор кандидатов в Ростовское военное училище походил на многоуровневое сито, где собирали благородный металл и отбрасывали пустую, ненужную породу. Баркову запомнилось заполнение первой в его жизни анкеты. Объяснимо, что можно было не знать о своих родственниках, вынужденно оказавшихся на оккупированной территории, в плену или за где-то границей. В любом случае писать об этом в анкету не стоило. Совсем не важно, что таких людей тогда было почти половина населения страны. Выходило, что всем им почему-то не доверяли. Училище готовило офицеров для Ракетных войск стратегического назначения. Для службы на таких режимных объектах анкета должна была быть абсолютно чистой. Значит, кому-то из них следовало отказаться от части своей биографии. Многие из кандидатов принимали такие правила игры, писали туда, чего было нужно. Это, как договор с государством, жить по предложенному им стандарту.
