Инспектор кивнул. Наливая виски и содовую, Фицхью продолжал:
– Я знаю, что Николаса убила Оливия. Он не покончил с собой – просто не мог. Николас не искал в жизни легких путей. Наверное, Оливия каким-то образом обманула его. Хотя, откровенно говоря, после отравления ипритом он постоянно кашлял; у него были больные легкие. Может быть, он в первый раз осознал, какую боль пришлось выносить Оливии много лет… Не знаю, трудно судить. Хочется верить, что они покончили с собой, но, когда я остаюсь один, невольно думаю, что его смерть – ее рук дело. Что бы он сам в конце концов ни решил, Оливия вознамерилась забрать его с собой – и забрала. Она никогда не бывала одна. Возможно, она не сумела вынести мысли о том, что умрет в одиночестве. Кто знает, что творилось у нее в голове?
Кормак подал Ратлиджу стакан и, взяв свой, сел напротив и сразу же сделал большой глоток, как будто хотел притупить боль. Ратлидж отпил совсем чуть-чуть. В ожидании, когда его собеседник продолжит, он внимательно оглядывал комнату. Заметил китайский шелк на стенах, изумительный по пропорциям камин, фасонные медальоны на потолке. Полированные деревянные полы потемнели и потускнели… Оливия тоже потускнела. Ничто из происходящего сейчас уже не трогает ее. Правда, остается еще ее доброе имя…
– Мне известно доподлинно – доподлинно, учтите, хотя никаких доказательств у меня нет, – что Оливия убила Анну, свою сестру-близнеца. Анна умерла в восемь лет, упала с яблони в саду, где мы все играли. Тогда я еще не был членом семьи. Мой отец привозил Розамунде лошадей. Розамунда тогда вышла замуж за Чейни… он стал ее вторым мужем. Первый муж, капитан Марлоу, скончался в Индии от холеры, когда ненадолго поехал туда, чтобы закончить там свои дела. Розамунда вышла за его близкого друга, Джеймса Чейни. В общем, в то время, о котором я сейчас рассказываю, Николас был совсем маленький, а Ричард, его младший брат, только учился ходить. Мы пошли играть в сад; я залез на дерево и стал рвать яблоки. Они были не очень крупные и кислые, но в детстве это не имеет значения. Оливия сказала, что тоже залезет на дерево, и выбрала себе подходящую яблоню.
Кормак поболтал виски в своем стакане, глядя в него, как будто там содержалось больше ответов, чем знал он сам.
– Я еще сидел на другом дереве, когда следом за Оливией полезла Анна. Николас стоял под деревом, держался за ствол и смотрел вверх, на сестер, – наверное, хотел последовать их примеру, но он был еще маленький, не мог допрыгнуть даже до нижней ветки. Анна была… довольно своенравной. Наверное, немного избалованной. Она добралась до той ветки, на которой сидела Оливия, и сказала: «Теперь это мои яблоки, а ты поищи себе другую яблоню».
Покосившись на Ратлиджа, Кормак Фицхью продолжал:
– Оливия отказалась слезать. Она терпеть не могла уступать, если кто-то пытался ее притеснять. «Так нечестно!» – говорила она и стояла на своем, невзирая на последствия. За это я ею восхищался…
– Что произошло? – спросил Ратлидж, когда его собеседник снова замолчал. – Выкладывайте, старина!
– Они поссорились. Анна тоже не желала уступать. И тогда Оливия столкнула ее с дерева. Падая, Анна ударилась о нижнюю ветку, что и спасло Николаса. Но она сильно ударилась головой, а потом еще напоролась на толстый корень, который торчал из травы… – Кормака передернуло. – Господи! Когда я увидел, как Стивен лежит у подножия лестницы, я подумал, что с ним случилось то же самое, что с Анной! – Он отпил еще виски и продолжал: – Я кубарем скатился со своей яблони и только потом заметил, что ободрал колени. И сразу бросился к Анне. Сразу было видно, что она умерла. Я поднял голову и посмотрел на Оливию, а она, не слезая с дерева, посмотрела на меня сверху вниз. Ее лицо показалось мне непроницаемым. Правда, кем я был для нее? Почти прислугой; сыном лошадника. Я играл с детьми Розамунды, иногда ел с ними за одним столом, но не был одним из них! Я побежал к взрослым, стал звать на помощь, но о том, что видел, умолчал. Сказал только, что Анна упала, когда мы лазали по деревьям.
