Отдых пошёл Мите на пользу, и экзамены он сдал блестяще. Тёплое и уютное место актуариуса в Государственной Коллегии Иностранных Дел досталось ему благодаря отличным оценкам и немного тётке-фрейлине. Теперь Дмитрий мог гордо считать себя одним из «архивных юношей», а большая часть любомудров стали его коллегами. Работа в Московском Архиве была несложная, но требующая аккуратности и внимательности. По понедельникам и четвергам служащие приходили в архив, с утра приводили в порядок отчётность по судебным актам и прочим постановлениям, а уже после обеда сходились за дружеской беседой, сперва обсуждая дела, а затем и безделицы. Часто к вечеру общество плавно перемещалось к Владимиру Одоевскому или в Троицкий трактир – выпить вина и отведать лучшей в городе рыбы. Мите очень нравилась такая служба: после шести лет заточения в пансионе, постоянной зубрёжки и прочих «радостей» студенческой жизни Архив давал больше свободы, чем юноша мог воспользоваться. Тем более что и жить он стал отдельно от родителей, как и мечтал – снял небольшую квартирку в том же доме, что и Одоевский. С Владимиром они теперь виделись ещё чаще. Наверное, поэтому именно к Мите тот обратился с просьбой.
Тридцатого ноября поздно вечером Владимир сам пришёл к нему, что случалось весьма редко. В холостяцкой квартире Мити был порядок, но уюта в ней не было, и гостей он почти никогда не принимал. Этот визит казался тем более удивителен, что с Одоевским они уже встречались сегодня по службе. Утром вся Государственная Коллегия Иностранных Дел была срочно созвана для принесения присяги Императору и Самодержцу Всероссийскому Константину Первому. Сам Дмитрий был, конечно, расстроен смертью Его Величества Александра Павловича, но на Владимире просто лица не было.
– Ты чего такой кислый? – спросил его Митя, усадив в кресло и налив кофею. Сам он остался стоять у комода. – Нынче же со всеми кричал: «Да здравствует Император!» – Владимир не ответил, и Митя продолжил свою мысль: – Интересно всё-таки получается, как нас настраивают на хорошее. Будь ты хоть повар в ресторации, хоть император, а помер – бог с тобой, незаменимых нет. Да здравствует новое и лучшее! – он поднял свою чашку с кофеем в салюте.
– Да какое лучшее! – вспылил Владимир, чуть не облив подлокотник. – Нашей Отчизне нужен мудрый государь, заботящийся о благе Родины, а не польский главнокомандующий!
Митя даже растерялся от таких пламенных речей приятеля. Пытаясь перевести разговор на другую тему, он спросил:
– Ты из-за этого не спишь в такой час? Завтра бы обсудили у тебя со всеми, – а про себя тут же решил назавтра пойти к матери, чтобы не участвовать в дискуссии. Хотя дома, наверное, тоже будут страдания на публику. Владимир хотя бы искренен.
– На самом деле, нет, – Одоевский закрыл глаза, отпил из чашки, вздохнул и снова посмотрел на Дмитрия. – Как ты думаешь, в столице будут празднования?
– Наверное, – пожал плечами Митя. – Может, и у нас будут. А ты в столицу собрался, что ли? Это ж дней пять на почтовых.
– Ну, можно и быстрее доехать, ты не бывал разве?
– Давно не был, – смутился Дмитрий, не желая упоминать, что в Петербург он ездил разве что в детстве, а после недосуг было.
– А хочешь попасть? – прищурился Владимир, уже полностью владея собой.
Митя задумался, взвешивая.
– Тебе надо там что-то? – догадался он.
Владимир поёрзал:
– Письмо передать. Брату.
