— Бомжую.
— И давно?
— Да года два...
— А до того чем занимался?
Мужик дососал самокрутку, раздавил каблуком окурок и деловито поднялся.
— Хорош трепаться, до Москвы путь не близкий. Тебя как звать, кого мне в Москве спросить-то?
— Яков. Пенкин.
— Михалыч. Баленков. Егор... в смысле Егор Михалыч... — исчерпывающе отрекомендовался тракторист и потер отсутствующий глаз.
— А не пропьешь агрегат по дороге?
— Помоги лучше, — ушел от ответа Михалыч и полез в кузов к лебедке.
Вдруг где-то вдалеке что-то протяжно ухнуло. Потом километрах в двух к западу в небо взметнулся столб огня. Рвануло так, что задребезжали и посыпались стекла в домах. На месте взрыва заклубился жирный черный дым.
— На Насосной опять чего-то не поделили, — спокойно объяснил Михалыч, продолжая работу.
Яша почувствовал запах сенсации, а заодно и славы. Пока еще его коллеги доберутся сюда из корпункта в Грозном. А он имеет реальный шанс стать очевидцем и репортером в одном лице.
И Яша помчался к эпицентру событий. Однако, пробежав шагов десять, вернулся:
— Ты тут сам заканчивай. Доберешься до МКАД по Варшавскому шоссе, я тебя найду. Некогда мне, репортер я, понимаешь, а там взрыв. Без меня никак не обойдутся, — и, не дожидаясь ответа, зайцем поскакал по кочкам.
Но к его величайшему удивлению, его опередили. Утопая в чаду, ребята с ОРТ уже выгружались с камерами из фургона.
— Вы когда успели? — возмутился Яша.
Его узнали, и оператор охотно объяснил:
— Мы еще утром приехали. Тут стрельба была. Снять-то мы ничего не успели, а вот корреспондента нашего подстрелили. Придется теперь только картинку гнать без комментария.
— Дай я скажу, — предложил Яша.
— Ты ж оператор.
— Дык не машинного доения, журналист же, мать его, — досадливо поморщился Яша, обиженный недоверием коллеги, и, схватив микрофон, сделал скорбно-сопереживательное лицо. — Поехали.
Заработала камера. Яша начал говорить, не совсем отдавая себе отчет в том, что именно он говорит. Но слова лились как бы сами собой, практически независимо от сознания, и по потеплевшему взгляду оператора, по поднятому вверх большому пальцу Яша понял, что все идет нормально.
— ...По словам местных, то есть чеченских, специалистов, сгорело около тысячи тонн нефти...
И тут Яша вспомнил все.
Абсолютно внезапно он осознал, почему ему снились стеклянные глаза и деньги и, главное, почему ему вдруг захотелось в Лихтенштейн.
Яша возвращался в Москву вместе со съемочной группой ОРТ. На него вначале очень оскорбились за неадекватное поведение перед камерой, а также за то, что в порыве вдохновения он, оказывается, перепутал половину названий. Но, прослушав душещипательный рассказ о его мытарствах в чеченском плену, сразу простили и пытались поить водкой.
Яша, ссылаясь на ослабленное в плену здоровье, практически не пил: голова должна оставаться свежей. Он обязан убедиться, что все всплывшее накануне из глубин памяти не бред зеленой кобылы, а достоверная информация.
В ту ночь, когда он состязался с Назаром, в той же комнате между хозяевами-чеченцами произошел любопытнейший разговор. Яша, разумеется, выглядел, как бревно, и потому на него не обращали внимания, кроме того, говорили по-чеченски.
Однако какая-то часть воспаленного Яшиного мозга бодрствовала, и, видимо, в этой же части сосредоточились его немалые познания в чеченском языке. Теперь, чтобы ничего не напутать, Яша пытался вспомнить все, что он слышал, но всплывали только обрывки фраз:
