Так, например, законодательством воспрещалось в пределах одного уезда сосредоточивать в одних крестьянских руках более шести высших душевых наделов. Этот потолок в 12–18 десятин для крепких хозяйств был явно низким и обидным: очевидным было нежелание создавать для дворян-землевладельцев конкурентов в лице зажиточных крестьян. Кулакам приходилось изворачиваться. Со скрипом изыскивались свободные земли, финансовые средства, помощь для переселенцев. Около миллиона переселенцев вернулись обратно «несолоно хлебавши». Многим на новом месте пришлось наниматься к местным богатеям, казакам, на промышленные предприятия. Остальные обживались «потом и кровью», тяжкими усилиями. К тому же новые районы были отнюдь не такими благодатными в климатическом отношении, как дикий Запад в США в последней трети XIX в., который также осваивался в результате переселения. Дешевой сельскохозяйственной техники и прочего также не было. Иногда на общину оказывалось достаточно мощное административное давление для того, чтобы добиться 2/3 голосов на сходе в пользу перехода всей общины к новой системе землепользования. Возиться с отдельными крестьянами правительственным чиновникам оказывалось не с руки.
Пафосные слова старшины телевизионной коллегии «присяжных» о землях царской семьи, переданных в фонд реформы, требуют специального изыскания. Да, царской семье принадлежали так называемые удельные земли площадью в 7 млн га. Почти по 150 тыс. га в среднем на каждого из примерно пятидесяти членов царствовавшего Дома Романовых. Даже самые заядлые монархисты не приводят конкретных данных о передаче членами Дома Романовых каких-то земель на какие-то цели реформ. Столыпин на земли батюшки-государя и не рассчитывал.
Вот что писал авторитетнейший специалист по аграрному вопросу и столыпинской реформе А. М. Анфимов: «Удельное ведомство, как уже указывалось, располагало в 1905 г. 7,5 млн десятин. Натиск крестьян вынудил и уделы поделиться с крестьянами толикой земли. На семейном совете царя с великими князьями летом 1907 г. с приглашением ведущих правительственных чинов, после постыдной семейной свары, о которой вспоминал в своих записках Н. С. Таганцев, решено было передать Крестьянскому поземельному банку 1,25 млн дес. удобных земель для продажи (выделено мною. – В. Ф.) крестьянам. Вокруг этого события был организован большой пропагандистский шум, причем особенно напирали на то, что земля передается по баснословно низкой цене – 57 руб. за десятину. У крестьян создавалось впечатление, что и им будут продавать землю по той же цене, то есть вдвое-втрое дешевле, чем при покупке у помещиков или из имений банка.
Но это был бессовестный обман. Крестьянский банк стал продавать бывшую удельную землю по ценам, складывавшимся в данной местности при продаже помещичьих земель, и требовал таких же доплат наличными („верхи“). Разницу в цене банк регулярно перечислял уделам, так что прежние владельцы ничего не теряли. Более того, сами уделы, вместо того чтобы составить конкуренцию помещикам и противодействовать росту цен, приняли участие в развернувшейся спекуляции на земельном рынке».[14] А. М. Анфимов убедительно показал, что и в рамках столыпинской реформы члены царской семьи в накладе не остались и красивой сказки про доброго батюшку-царя здесь не получается.
Чтобы понять главную «фишку» Петра Аркадьевича, придется задать вопрос: а за чей счет проводилась реформа? Кто и чем поступился в интересах крестьянства? Как сами крестьяне воспринимали ситуацию? Кого и за что они готовы были благодарить? Думается, что ответы в значительной степени лежат на поверхности.
