Рыков пожал плечами:
– Помогала Ефимову с наркотиками, спала с ним, хотя особенно не светилась. Да и мне помогала. Что ещё… трудно сказать. Попала в поле зрения как связь, согласилась стать секретным свидетелем.
– Надо родителям её сообщить, съездить, посмотреть, как там обстановка. У тебя есть их адрес? – Алексеев затушил в пепельнице догорающую папиросу.
– Да, в личном деле агента записано. Пойдем, чтобы не откладывать, я посмотрю.
– Сейчас, – согласился Михаил. Закурил новую папиросу.
Они встали и вышли в коридор, прошли в кабинет Рыкова.
Игнатьев просматривал дела сотрудников.
Удодов сидел за своим столом в углу и что-то сосредоточенно писал в компьютере.
Виктор сразу подошёл к своему сейфу, снял печать и начал рыться в бумагах. Через некоторое время с недоумением произнёс:
– Не могу найти! Куда оно делось?
Алексеев затянулся папироской, стряхнул пепел.
Виктор взял книгу описи и стал просматривать каждую строку по порядку, через некоторое время воскликнул:
– О! Как же я мог забыть! Дела находятся на проверке у секретчика Лимаренко, там же и последнее агентурное сообщение. Он проверяет дела перед приездом комиссии из Москвы, чтобы всё было в порядке. Сейчас позвоню!
Рыков взял трубку рабочего телефона и набрал номер:
– Слава? Привет, это Рыков! Там у тебя на проверке дело моей агентессы «Чернушки». К тебе подойдёт начальник убойного отдела Алексеев, дай ему личное и рабочее, пусть выпишет всё, что ему надо! Ты понял? – Выслушав ответ подчинённого, усмехнулся: – Да списал он, списал! Не волнуйся!
Виктор положил трубку.
Михаил вопросительно кивнул:
– Что-то не так?
– Да нет! Всё в порядке. Интересуется, сдал ли ты в архив своих мертвецов?
Алексеев улыбнулся, хлопнул Рыкова по плечу и направился из кабинета. Остановился в дверях, обернулся:
– Ты спрашивал эксперта о триангуляционной борозде на шее девушки…
Виктор кивнул:
– Я ей наудачу серебряный кулон подарил с изображением «Ники», Богини победы, возможно, преступник позарился.
– Сможешь изображение найти в интернете?
– Да, конечно, позже занесу. Кстати, может, и не важно, но она сказала, что Ефимов её утром в городе высадил и обещал перезвонить вечером после неотложных дел. Но так и не позвонил до нашей встречи.
Алексеев кивнул и вышел за дверь. Папироса, точно напоминание, осталась дымить в пепельнице на столе Рыкова.
Удодов оторвался от монитора, поинтересовался:
– Установили? Твоя «Чернушка»?
Виктор кивнул. Разделся и сел на своё место.
Начальник покачал головой:
– Красивая девушка была, жаль. Может, мы расшифровали, что-то напортачили в суде?
– Не думаю, – возразил Виктор, пригладил усы, – если бы тогда прокололись, они бы сразу её убрали, а затем уже на апелляцию подали. Но пять лет о ней никто не вспоминал! А вот теперь встретила любимого из тюрьмы и адью… Как у тебя-то жена? Как съездил?
Удодов посмурнел:
– Плохо. Она и в молодости от ревности с ума сходила, а после гибели сына совсем умом подалась. Ходит по соседям, рассказывает, что я собираюсь её бросать. И сына ждёт, каждый вечер пироги печёт или печенье. Сядет после ужина в кресло и заснёт. Я переложу её в постель. Утром меня ругает, что сын приходил, а мы его не встретили, не открыли дверь.
– А что с ним случилось? – поинтересовался Игнатьев.
– Не знаю, никто ничего не рассказывает. Он в Москве служил в ФСБ майором, здоровый парень, крепкий. Сказали – сердце, а в справке о вскрытии указано: причина не установлена. Как так не установлена? Ну, я понимаю, бомжей подбирают, там у них всё сгнило от водки – и печень, и почки, и селезёнка – определить не могут. А здесь-то?
