Люсьен контурировал мое лицо черной краской, как вдруг раздался скрип – а значит, дверь в подвал отворилась.
– Кэсси! – закричала Амиция, спускаясь по лестнице. – У тебя телефон звонит!
Вот черт, забыла выключить звук. Наверняка это всего лишь Аури, интересуется, не надо ли ему по дороге домой заехать в магазин, разжиться чем-нибудь вкусненьким.
– Я позже перезвоню!
– Уверена? Он уже минут пять надрывается.
– Ну так принеси его сюда! – рявкнул Люсьен, возвращаясь на свой табурет.
Повисла неловкая пауза, а затем прозвучало:
– Будет исполнено, хозяин!
Тут же по лестнице спустилась Амиция с моей сумкой. Не обронив ни слова, девушка бросила ее мне на колени. Благодарность Амиция приняла недовольным бурчанием.
– Что угодно ставлю, любой попугай, и тот более общителен, – закатил глаза Люсьен.
Я вытащила из кармашка телефон. Он уже перестал трезвонить, но, к своему ужасу, я обнаружила, что пропустила звонки не Аури, а мамы.
Мне конец.
Амиция не преувеличила. За последние семь минут мама пыталась дозвониться до меня шесть раз.
Это что-то ненормальное. У меня сердце в пятки ушло, когда я нажала обратный вызов.
Мамочка ответила после первого же гудка.
– Кэсси? – спросила она дрожащим голосом.
Мозг начал подавать сигналы тревоги. Неужели она плачет?
– Да? – нерешительно пробормотала я. – Что-то случилось?
Я услыхала, как мама глубоко вздохнула, собираясь с духом. Пауза длилась всего ничего – секунды три-четыре, но этого хватило, чтобы я запаниковала.
Бросила неуверенный взгляд на Люсьена в поисках поддержки.
– Гермиона мертва.
– Что?
– Сегодня утром она съела отравленную приманку, – сообщила мама, громко всхлипнув. – Мы сразу же отвезли ее к ветеринару, но он уже ничего не мог сделать, и мы так не хотели, чтобы бедняжка страдала.
Я не могла вымолвить ни слова.
Гермиона умерла.
Поверить не могу…
Столько лет я страстно мечтала о питомце, и вот на десятый день рождения родители подарили мне крошечную беспородную собачку. Переезжая в Мэйфилд, я оставляла ее с тяжелым сердцем. Гермиона ведь выросла в деревне. Она привыкла к лугам, полям и лесам, и мне не хотелось лишать ее радостей загородной жизни.
– Кэсси? Ты слышишь?
Я кивнула и только потом осознала, что мама не может увидеть.
– Да.
– Мне невероятно жаль, малышка.
– Все в порядке, – ответила я. Нет, смерть любимой собаки выходила далеко за рамки того, что называют «в порядке», но что еще я могла сказать? Мама точно не специально позволила Гермионе съесть ядовитую приманку. Разумеется, ее и без меня достаточно грызло чувство вины.
– Точно?
Слезы встали комом в горле.
– Да.
– Твой отец хотел бы похоронить ее под елью на заднем дворе, – добавила мама, мягко и ласково, вложив в голос всю любовь и нежность, какую смогла в себе отыскать.
Молчание повисло тяжким грузом.
– Да, хорошо…
– Может, ты хочешь приехать и попрощаться… – продолжила мама. – Мы, конечно же, с радостью дождемся тебя.
Проклятье!
На глаза наворачивались слезы, но я запретила себе реветь – испорчу труды Люсьена.
– Нет, давайте вы сами.
– Правда? Мы бы купили тебе билет на самолет.
– Спасибо, но так будет лучше.
Возвращаться домой, чтобы в последний раз увидеть свою собаку, да еще мертвой – как жестоко! Лучше я запомню Гермиону такой, какой я оставила ее при отъезде, и не стану подменять этот образ видом ее холодного, безжизненного тела. Стоило только подумать о ее смерти, в груди болезненно заныло. Да, Гермиона прожила долгую жизнь, но ведь умерла она не в покое, она отравилась. И, вероятно, сильно страдала в последние часы своего пребывания в этом мире.
