Мария Викторовна посмотрела на него, и в ее злом издевательском взгляде читалось: теперь знаешь.
Кабачков молча забрал подушку с одеялом и пошел в другую комнату.
– Я хочу развода, – сказала ему в спину жена.
Он, не поворачиваясь, спокойно ответил:
– Завтра поговорим. Утро вечера мудренее.
И выключил свет.
Мария Викторовна еще долго не могла уснуть. В голове крутились мысли, сбивая друг друга.
Почему, если у меня есть семья, я не могу хотеть чего-то еще?
Как столько лет я могла терпеть это?
И зачем, Господи, я взяла его дурацкую фамилию?
О разводе, впрочем, ни на следующее утро, ни после они больше не говорили. Однако и о примирении не было речи. Они почти не разговаривали. Если Евгений Алексеевич просто молчал, то его жена молчала и злилась. Он понимал: стоит только дать ей повод, то есть вернуться к ночной ссоре, как она снова вспыхнет, – а он к этому еще не был готов. Да и надеялся он, что Мария Викторовна все-таки остынет. Пусть не скоро, но остынет.
А потом в школе появился Константин Федорович. И стал невольным участником маленькой семейной драмы. Участие его не ограничилось одним неловким разговором с Кабачковой. Потому что через пару дней точно такой же неловкий разговор состоялся уже с ее мужем.
Когда Кабачков вошел в кабинет математики, Константин Федорович, тяжело вздохнув, приготовился ко второй серии. Вид у Евгения Алексеевича был спокойный, хоть это успокаивало. Кидаться на меня с кулаками вроде не собирается, подумал Константин Федорович.
Перед тем как начать разговор, Кабачков оценивающим взглядом пробежался по новому учителю. Затем, о чем-то подумав и ухмыльнувшись, он наконец сказал:
– Я к вам по делу. Личному.
– Евгений Алексеевич, позвольте, я вас перебью. Я бы не очень хотел, чтобы вы меня посвящали в свои личные дела. Уж простите, мне это неинтересно. Если у вас в семье есть какие-то проблемы, то и решайте их с женой. Со своей стороны я только скажу – чтобы не возникло недопонимания.
Проговорил это Константин Федорович ровным голосом, однако с нескрываемым раздражением. Более того, речь уже была заготовлена им на такой случай – а вдруг?
Но дальше произошло то, чего он не ожидал.
– Надо же, – сказал Кабачков, – я как раз хотел предложить вам обратное.
– Простите?
Евгений Алексеевич широко улыбнулся. Именно такой реакции он и ожидал.
– Я сразу заметил, как она смотрит на вас, – начал Кабачков.
Он сел за парту – значит, подумал Константин Федорович, он не собирается себя ограничивать: очередной душещипательный монолог. Впрочем, на этот раз Константин Федорович его не перебил: уж слишком интересным оказался поворот, любопытно, что будет дальше.
– Заметил и понял, что она выберет вас. Понимаете… Как бы получше это сказать.
– Неужели вы не репетировали? – с иронией в голосе спросил Константин Федорович.
Кабачков ухмыльнулся.
– Репетировал. Конечно, репетировал. Но вот сейчас я растерялся. Понимаете, я ведь точно не знаю, что вам уже известно. Она говорила вам гадости обо мне?
– Послушайте, – недовольно начал Константин Федорович, но тут уже Кабачков его перебил:
– Я понимаю, понимаю… Вы не обязаны. Но я уже и так вижу по вам, что она говорила про меня.
И как это ты интересно понял, подумал Константин Федорович. Кабачков был ему неприятен. Особенно тем, что он всегда чувствовал себя хозяином положения. Даже зная, что жена хочет наставить ему рога.
– Все очень сложно, Константин Федорович. Я буду с вами откровенен. Возможно, я даже буду более откровенен с вами, чем моя жена.
