Люся подошла к одной из лавочек, облюбованных четырьмя женщинами, поздоровалась. Ей ответили, потеснились, выделяя краешек лавочки. Они с Зоей Васильевной тут примелькались за многие годы, были как свои. Да и тот факт, что Люся побывала в подъезде, где случилось несчастье, общалась с полицией, бросал на нее отблеск сопричастности к трагическому событию. К тому же народ знал, что они с Дуней работают вместе, и ждал от нее хоть каких-то, пусть самых скудных, сведений.
Люся преследовала противоположную цель – разжиться сведениями у народа. Вообще-то она планировала ненавязчиво пообщаться с детьми, но как общаться на глазах у мам-бабушек! В конце концов, не работает же она у Бурлакова на полставки! Уж как получится, что сумеет добыть.
Поохали, уже впятером, на предмет приключившейся жуткой истории. Люся поделилась тем немногим, что знала. В ответ услышала, что муж одной из четырех теток примерно в это время выходил курить на балкон и видел, как из подъезда вывалилась компания подростков, человек пять.
Лиц не разглядел, хоть и второй этаж, потому как молодежь направилась в другую сторону. А по одежде не различить даже, девки или парни. Все в куртках, джинсах, вязаных шапочках. Нет, иногда, конечно, очень даже отличишь – если куртенки куцые, и так обтянутся джинсами, что слепой заметит гендерные отличия. Но не в этом случае.
– Она ж, наверно, кричала, бедная? – предположила Люся.
– Да там у них на пятом этаже Вова-инвалид живет в двушке, у него притон. Он всех привечает – и старых, и молодых, лишь бы с выпивкой приходили. Орут, как резаные, ржут, как кони!
– И музыка постоянно орет так, что дом трясется. Кто там что услышит? Устали жаловаться. Участковый говорит: что я с ним сделаю, у него одна нога. И музыка у него только до 11 вечера, закон соблюдает.
– Мужики хотели было накостылять ему, так кого бить? Инвалид, и от пьянки в чем душа теплится. Скорее всего, от него и вышли.
– Юлька к ней приходила. Со своей… Кирюшей, – раздался голосок сзади.
Женщины дружно обернулись. Позади лавочки неслышно пристроилась и жадно внимала беседе старая знакомая, Катька-зараза. Она уже была в сухой одежде и ботиночках, сменивших мокрые сапожки. Похоже, бабушка ее поняла и простила, и, выплеснув первые эмоции, сдалась Катькиному натиску, отпустила на вечернюю прогулку. А может, ценя минуты тишины, вообще предпочитала, чтобы внучка подольше дышала свежим воздухом.
– А ты чего тут локаторы свои наставила? А ну, брысь, Штирлиц малолетний! Иди к другим детям!
– Юлька к ней приходила с Киркой, я видела! – упрямо повторила Катька.
– И чо-о-о? Юлька ее внучка, и ходит к бабушке чуть не каждый день! Иногда и ночует. Почитай, живет у нее!
– Нет, это Вовкины гости, однозначно! Его надо за химок брать!
– Может, хоть потише в доме станет, если прищучат!
– Это до чего же дошло! Сроду такого не было!
Женщины, которых Вовка-инвалид достал конкретно, единогласно склонялись к единственной версии. Катька тем временем испарилась.
Люся все ждала, когда же будет озвучена еще одна версия, лежащая на поверхности: следствие бизнес-деятельности Антонины Семеновны. И версия была-таки озвучена.
– А не надо самогон гнать! Небось, клиент какой и порезал, деньги вымогал!
Сакраментальную фразу произнесла самая пожилая и, в силу этого, претендующая на безоговорочное признание ее авторитета тетка, тонкогубая, с мешками под глазами. «Почки, наверно», – машинально отметила Люся.
