Поэтому она не постепенно входила в ритм хуторской жизни, она её просто продолжала, как будто уже делала все это вчера, и раньше, и каждый день. Начала с того, что перепроверила все, где что есть, и чего нет. Перемыла – пересмотрела деток, привела их в должный вид и состояние. Перестирала-перетерла-перегладила и по-своему переставила все, как она считала нужным. Установила единый приемлемый распорядок дня, для всех, включая себя и Петра. Готовила еду, мыла посуду, управлялась с хозяйством, с которым тоже детально ознакомилась и, как-то сразу стала центром организации, управления и взаимосвязей всех направлений хуторской жизни. Петр не то что бы не препятствовал ей в этом, он как-то незаметно согласился с выделенной ему ролью помощника-исполнителя и, кроме кузницы, занимался вопросами связи хутора с внешним миром, в первую очередь торгово-экономического характера – сделать, продать, привезти, достать, обменять и т.п.. Все остальное перешло к Кате. Петр видел её старание, и кроме радости и благодарности судьбе, за то, что она, наконец, повернулась к нему и детям – ничего другого не испытывал.
Как-то раз, после ужина и прогулки с детьми на воздухе, Петр зашел в их комнату и увидел Катю, расположившуюся возле стола, с какими-то бумажками и карандашом в руках. На столе горела керосиновая лампа. «Ты что, стихи или письма пишешь, на ночь глядя?»-шутя спросил Петр. « Да нет, Петя, я тут меркую, как нам в этом году жить начинать. Весна скоро. Работы много. Надо разобраться во всем хозяйстве и что-то поменять, чтобы и легче было, и трат поменьше, и дохода побольше.
Видел, когда мы были на базаре, в какой цене гуси? И живые и битые… А уток никто не берет. Так зачем нам в этом году голову морочить с этими утками? Это ж только перевод зерна! Гуси почти круглый год на воде и на земле пасутся. Да их зерном только подкормить в зиму или перед продажей надо, так это же совсем другое дело. И мясо от них, и пух…Я смотрела, ты там пруд устроил в овраге, родник наш его заполнил, он сейчас замерз. Так я думаю – его легко можно раза в два расширить. Просто плотину твою надо поднять, хотя бы на метр выше, а чтобы весной или при сильном дожде её не смыло, надо найти трубу потолще, можно и битую, в городе такими делают канализацию, и вставить поперек дамбы , для сброса лишней воды, до какого-то уровня, и будет она стоять, никуда не денется. А на том пруду, можно будет голов сто гусей вырастить до осени! Это ж какие деньги можно получить и без особой мороки!
Надо подумать, что в этом году лучше посеять. Ты видел, сколько у нас осталось гречки, её моль скоро доест. Хорошо, хоть мороз ту моль сдерживает. Гречка у людей есть – значит, – её не продашь, зачем же её столько сеять? Так, для себя, а не для моли же её растить…Надо больше сеять пшеницы, семена у нас хорошие, после уборки – можно продавать не зерном, а смолоть и мукой продать. Раза в два выгоднее. Тебе что, трудно на мельницу съездить – смолоть? Повозки есть, волы есть, лошадь тоже…У других нет, а у тебя есть – так пользуйся…». Она еще говорила, говорила…, а Петр смотрел на неё и думал: « Это же надо! Я сам это в первый раз слышу, а ведь она дело говорит. Понимает и переживает. Надо повнимательней ко всему этому отнестись и толк будет. Раз она в это верит, значит и я, в это поверю. Значит так и надо…»
В тот раз Катя ему и еще кое-что сказала, и будет Петр это предложение еще много лет помнить….Кроме всего прочего, она сказала: « Хутор наш на хорошем месте стоит, бойком. Для кузницы это очень удобно, но не для хутора. Слишком много посторонних глаз на него смотрят. Думаю, Петя, нам надо договориться с Иваном (братом Клавы); – все знают, что он сапожник, зерно дома не сеет и никто у него его (зерно) искать не будет…Поэтому – будет лучше, если мы наше зерно, те же излишки, семенное и товарное, незаметно перевозили бы к нему и там, где-то в его дворе, хранили….Оно хотя и канительно, но – от греха подальше. Подумай, Петя».
