Куда уходит детство - страница 83




Ванька в очередной раз запулил мячом в вертлявую Натаху и, наконец-то попал, обрадовавшись. Ребята побросали биты на землю, надоело. Чем бы ещё заняться? Бежать искупаться или ещё поиграть? Ваську осенило:

Он побежал в дом и через мгновение очутился перед друзьями с верёвкой в руках, и старой дореволюционной десяткой. Пацанва заинтересованно сгрудилась вокруг очередного выдумщика…

Но вот все залегли во дворе за забором; Васька держал в руках верёвку, к концу которой была привязана десятка, лежавшая посреди переулка в пыли и зазывно краснеющая, словно невеста на выданье.

Ждали недолго. По переулку вниз спускалась чувашка из соседнего проулка, ведущего в Сандулеи, где она и проживала. Вот она подошла ближе и увидела деньги. Остановившись, испуганно огляделась по сторонам, не веря своему счастью, свалившемуся на неё неизвестно откуда.

Наклонившись, быстро схватила десятку, но Васька был ещё проворнее, и десятка вильнула в сторону, поехав к калитке, за которой прятались озорники.

Раздался гомерический гогот, и чувашка выпрямилась, поняв свою оплошность, смутилась. Так оплошать перед детворой.

– Тётя Мотя, тётя Мотя, что вы трёте между ног, когда идёте?! – загорланил вдруг Ванька, вспомнив слышанную где-то прибаутку. Ребята заржали, и громче всех смеялся Симак, восхищённый Ванькой, тот не унимался:

– Тётя Мотя, киль кунда. Капся пур?

– Пур-пур, – машинально ответила чувашка и, осознав, наконец, происходящее с ней, возмутилась необыкновенно: – Ах, вы, юрамасть! Где велтерен? Я вас, охальники, шайтан вас забери, эпе халь…

Путая русские слова с чувашскими, она огляделась в поисках крапивы: выдернув куст, бросилась, было к калитке, но обидчиков уже и след простыл. Только брошенная десятка застряла в заборе, призывно краснея.

Чувашка повертела десятку в руках и, плюнув с досады, бросила её на землю. Затем поспешила дальше, что-то бормоча по-чувашски и прислушиваясь к крикам разбесившихся хулиганов, доносящимся издалека.


День клонился к вечеру, но мальчишки плавали наперегонки, не зная устали и не думая о времени. Угомонившись, наконец, повылезали на берег, отдыхая и дрожа от холода. Греясь на песочке.

– Здорово ты по-чувашски лопочешь, где научился? – Симаку интересно было знать, остальным тоже.

– Я же в Чебоксарах жил с родителями, там чувашей много.

Удовлетворённые ответом, мальчишки огляделись и вдруг увидели мужчину с женским лицом, пришедшего искупаться. Он разделся и остался в мужских трусах, а на груди его красовался женский лифчик.

Мальчишки замерли, разглядывая его, словно пришельца из космоса.

– Это Иван Иваныч – Марь Ивановна, мне братан говорил, что он гер-ма-фро-дит, – почему-то шёпотом проинформировал друзей Симак.

Мальчишки недоверчиво переглянулись, и Симак загорячился, поясняя:

– Он наполовину мужик, наполовину баба, а в паспорте у него записано, что он Иван Иваныч. Верно говорю, век мне воли не видать!

Это было убедительно, но Васька всё же спросил, уточняя:

– А ты сам паспорт его видел?

– Братан мой видел, а он скажет – не соврёт.

Мальчишки молча понаблюдали, как Иван Иваныч искупался, плавая по-женски, лягушкой, и вышел на берег, отдыхая. Посмотрел подозрительно в их сторону, и Ваньку снова словно прорвало:

– Иван Иваныч, покажи Марь Ивановну! – истошно заорал он под смешки развеселившихся, было, приятелей.

– Я вам сейчас Иван Иваныча покажу, оглоеды! – Иван Иваныч надел галифе и направился в сторону мальчишек, грозя жилистым кулаком, но они разом снялись с места и помчались вверх по переулку, сопровождаемые грубым мужским матом, исполненным женским голосом Иван Иваныча.