– Чего-чего? Я тебя умоляю, только не надо писать стихов. У тебя и без этого заморочек хватает.
– Это Вера Павлова. Поэтесса очень хорошая…
Он отмахнулся.
– Вот и читай ее, а меня не доставай.
Он несколько секунд помолчал. А потом вдруг рыкнул, ни с того ни с сего:
– Достала. Достала!..
– Саша…
– Достала! Прижимаешь к стенке!
– Нет, но я действительно хочу знать. Я не могу больше жить в иллюзиях и неведении…
– Что? Что надо от меня?
– Хочу знать – ты не хочешь больше с нами жить?
– Не хочу. Ты меня достала.
– Чем?
– Не важно.
– Ладно. И не хочешь больше второго ребенка?
– Не хочу. Опять будет, как с Варькой. Сначала человек родится, а потом мы уже будем разбираться, можем ли мы жить вместе.
– У нас для этого было четырнадцать лет, Саша…
– Вот именно. Варенька… – Саша посмотрел на Варьку, которая вернулась с выигранным мишкой и в растерянности стояла у стола, не решаясь ни сесть, ни что-то сказать. – Ты особенно маму не слушай, она глупости говорит.
– Зря я тебе поверила, когда ты пришел и лег на пол и предложил жить вместе… То есть я ведь тебе не поверила, ты помнишь?
Виноградов поморщился.
– Лена… Ну я тебя прошу… Умная женщина… Бразильский сериал закатываешь… Поверила – не поверила… Не надо было верить! Всё, душа моя, всё. Мы оба измучены.
– И?..
– Ты же сама все понимаешь. Вот и скажи.
Я встала, взяла Варину кофточку, саму Варю с новой игрушкой и ушла. Потом вернулась.
– Это всё, Саша.
– Ну всё, так всё, – легко ответил тот, с кем я собиралась прожиться оставшуюся жизнь. – Слушай, неудобно, человек поет про свое наболевшее… Послушай, песня какая классная… А ты стоишь и чего-то хочешь от меня.
– Саша… – Повинуясь непонятному импульсу (я действительно не думала об этом уже полтора года, у меня не было причин на это), я спросила: – У тебя другая?
– А у тебя? – Александр Виноградов взглянул на меня серьезно и строго.
– Господи… У меня – нет. А у тебя?
– А у меня есть другая женщина. Всё? Или еще что-то хочешь услышать?
Я смотрела на него, а он – на музыкантов, играющих негромкий блюз. Девушка с очень черными блестящими волосами с душой пела по-английски. Если бы Виноградов понимал слова, он бы очень удивился – как кстати.
«I will say ‘Good-bye’, I will walk away, I will not look back, for I’ve heard you say… More than just ‘good-bye’, more than ‘farewell’, it will be as if we’d never met…» Я скажу «пока» и уйду. И всё будет так, как будто мы и не встречались никогда.
Наивная и трогательная режиссура жизни.
– Теперь всё. Нет. А как же Варька? Ты ведь говорил ей: «наша дача», «наша семья», «наша квартира», ты показывал ей комнату, где она будет жить…
– Не надо меня шантажировать Варькой. Она еще ничего не понимает. Мало ли люди расходятся… Ты что-то еще хочешь спросить, Лена?
– Она намного моложе меня?
– Она моложе тебя.
– Она лучше, чем я и Варька?
– Фу-у-у… Нет, вы лучше всех.
– Тогда зачем тебе это надо? Я ни о чем не прошу. Я не понимаю.
– Когда я сам пойму, я тебе позвоню, идет?
– А мне пока что делать?
– Тебе? Работать… Варьку растить. В уважении ко мне. Что-то она опять сегодня волчонком на меня смотрит.
А почему я должна растить ее в уважении к человеку, который вынул мою душу, потер на терочке, посолил, поперчил, потом попробовал и даже есть не стал. Не понравилось. Объелся. Захотел другого.
– Я уволилась с работы, Саша. Ты же говорил…
– Ну что, будем теперь вспоминать, кто что кому и когда говорил? Ты тоже много чего говорила и обещала.
