– Диктуй…
Я суетливо стала шарить рукой по столу, выискивая ту треклятую визитную карточку, которую мне сунул в руки наш недавний клиент. Нашла и быстро продиктовала:
– Бронислав Сигизмундович Сташевский…, историк.
На том конце телефонной трубки Юрик тихонько присвистнул, а потом, после непродолжительной паузы, в течение которой сердце стало у меня биться через раз, жестко и, казалось бы, совсем не в тему, спросил:
– У тебя на вечер какие планы?
Перепуганная насмерть его реакцией, я козочкой проблеяла:
– Никаких… Да я и сейчас могу, если что…
Уточнять, чего я там «сейчас могу», и что это «если что», я не стала. Главное, Юрик меня понял правильно. Потому что после нескольких секунд раздумий он жестко, почти по-военному, проговорил:
– Жду тебя у Малюты через полчаса… – И не дожидаясь ответа, дал отбой. В голосе Юрика я расслышала даже некоторые нотки паники, во что поверить никак не могла, даже при всем своем умении воображать немыслимое.
Я еще с полминуты постояла столбом, вслушиваясь в прерывистые гудки, раздававшиеся из моего телефона, и только потом нажала кнопку отбоя и медленно опустилась в кресло. Только один вопрос по-прежнему отягощал мои мозги в данный момент: куда же это я умудрилась вляпаться, черт побери!!!???
Кафе «Залесье» было одним из первых приличных заведений, которые открылись в нашем городе в нелегкие годины перестройки. Хозяйка, пожилая дама, всю жизнь проработавшая в общепите, что называется, и «при белых и при красных», смогла поставить на ноги третьесортную советскую пирожковую, сумев распознать в этом, прямо скажем, замызганном заведении прекрасную «душу», сиречь, перспективу. Расположено сие заведение было в самом центре города в одном из старых купеческих особняков аж восемнадцатого века. Клавдия Зиновьевна Скуратова (так звали хозяйку) слыла женщиной жесткой. За глаза ее стали звать «Малютой», не иначе в честь ее знаменитого однофамильца (а может, и предка), сподвижника Иоана Грозного, Малюты Скуратова. Название «Залесье» у местных жителей так и не прижилось. И все называли его просто «у Малюты». Но для меня, как и для всех желторотых студентов, которых она в прежние времена голодного студенчества подкармливала своими пирожками совершенно бескорыстно, хозяйка заведения была просто тетей Клавой. Полная, статная, с ярко-рыжими волосами, которые, сколько я себя помнила, она подкрашивала только хной, не признавая никаких новомодных красок, и закалывала упорно по моде шестидесятых в высокую прическу, с добрыми (когда она того хотела) серыми глазами и крупными полными руками, которыми она не гнушалась еще и сейчас, будучи хозяйкой, помесить тесто для сдобных булочек и пирожков, она мне напоминала Кустодиевскую купчиху, будто только что сошедшую с полотна известного художника.
Кафе она оформила в том же старо-купеческом сдержанном стиле, безо всяких там ярких платков и связок баранок на пузатых самоварах, в приглушенных серо-коричневых тонах. Из купеческого стиля здесь была только мебель, выполненная из цельного дерева по ее собственным эскизам, да еще расписанные старинными теремами стены заведения. Еще одной привлекающей деталью, помимо удачного расположения, было то, что в кафе имелись отдельные кабинки для тех посетителей, которые не хотели афишировать своих встреч.
У входа в заведение меня встретил улыбчивый паренек в бежевой «косоворотке» и штанах, заправленных в лаковые сапоги. Я про себя хмыкнула. Еще не хватало ему смазанного маслом прямого пробора и тонких усиков над верхней губой, чтобы в точности копировать «половых», которые когда-то обслуживали в трактирах посетителей. Впрочем, к парню я придиралась. Выглядел он вполне современно, в смысле прически. Я сделала несколько шагов внутрь и огляделась. Юрика нигде видно не было. По крайней мере, в открытом зале. Ко мне подскочил администратор и прошептал загадочно:
