Кудряшка - страница 18

Кстати, у моего отца не было никакого инсульта. Не было и не могло быть. Отец, здоровяк и крепыш, собирался, как Поль Брэгг, погибнуть в девяносто, занимаясь сёрфингом. Его сбила машина в квартале от нашего дома, когда он шёл на службу.

У отца не было одного глаза (чему виной послевоенная травма), поэтому, переходя дорогу, он не заметил машины. Заплаканный водитель уверял, что пешеход посмотрел прямо на него и шагнул под колёса.

Возможно, трагедии бы не случилось, если бы мама, как всегда, шла рядом, держа его за руку. Но он сам заставил маму вернуться домой, так как вспомнил, что забыл открыть балконную дверь.

Да, если бы не ранняя апрельская жара…

Потом я часто возвращалась в двадцать первое апреля. Мысленно разговаривала с отцом, сидящим рядом. Ответы придумывала сама. Мне казалось, что нужный ответ расставит всё по местам и это как-то поддержит нас с мамой.

Мама, неестественно оживлённая, многословная, пыталась понять и принять случившееся, будто проходила сжатый учебный курс для вдов, осваиваясь в новой роли. Она по десятому кругу рассказывала всем, кто приходил выразить соболезнования, как они с папой впервые встретились в командировке и как через полгода он приехал к ней насовсем. Я узнала много интересных фактов, касавшихся моей семьи, которыми прежде не интересовалась.

Лёшка постоянно находился рядом. Я часто заставала его беседующим с мамой. Его родители тоже поддерживали нас.

Мы переехали к маме, отказавшись от съёмной квартиры, которая теперь стала не по карману. Это вялотекущее бытие семейства, пережившего невосполнимую утрату, происходившее за плотными шторами, отличалось от скачкообразной жизни на Пушкинской. Я скучала по себе прежней, по «оргиям», по Гришке, но старалась на этом не застревать.

Впрочем, Гришка к нам иногда заглядывал. Он вносил умеренное, нераздражающее оживление в тихие вечера. Даже мама грустно улыбалась ему.

В начале лета Гришка уехал в командировку в Псков, и на неделю в управлении наступило затишье. Уныние затягивало меня, и бороться с ним не хотелось. Депрессия – нормальная реакция на смерть одного из родителей, говорила я, когда кто-то пытался меня «расшевелить».

И ровным счётом ничего не происходило до возвращения Гришки, который, подобно свежему ветру, ворвался в мой кабинет и объявил сенсационную новость: у него очередная девчонка. Капитан юстиции, старший следователь, «а-бал-ден-ная» (он растягивал слоги и облизывался). Гришка её увёл у милицейского бугра, который пообещал Гришку «урыть». (Действительно, ревнивый монстр создал моему другу проблемы по службе, из которых тот с присущей ему изворотливостью выпутался.)

– Давай выберемся вчетвером на природу, – предложил Гришка.

Мои отговорки, сводящиеся к напоминаниям о том, что «у меня вообще-то траур…», не действовали. И в следующую субботу мы сидели на берегу небольшого озера посреди соснового леса. Гришка был весел. Алексей впервые за полтора месяца тоже выглядел оживлённым. Я всё воспринимала будто через слой ваты. Однако постепенно слой истончался. К концу вечера мне стало казаться, что ещё чуть-чуть – и сквозь эту вату пробьётся яркий свет, на меня обрушится водопад звуков, ароматов, эмоций.

Я стала оживать, и это было Гришкиной заслугой.

Гришкина девушка Галя мне не то чтобы не понравилась. Просто к ней нужно было привыкнуть. Я с интересом рассматривала и оценивала Галю. Губы – тонкие, глаза – голубые, холодные. Значит, Галя прагматична (но не практична: попёрлась в лес на каблуках!). Платье – с Сенного рынка, с люрексом (денег нет, а выделиться хочется). Гришка считает её «обалденной»… ну, личико так себе. На улице встретишь – мимо пройдёшь. Справедливости ради пришлось отметить, что фигура у Гали – вполне. А ещё у неё были роскошные волосы: густые, вьющиеся, красивого медового оттенка. Гришке явно нравилось, когда она их распускала…