И я сидел и ревел. А все просто сидели. И я не понимал, как можно не реветь, и даже завидовал им немного.
И потом, вечером, рассказал обо всем маме, и даже про то, что – завидовал…
А она тогда сказала тихо:
– Это они должны тебе завидовать.
– Почему? – удивился я.
– Потому что – им не дано…
– Чего не дано?
– Хотя, с другой стороны… – мама не ответила, улыбнулась грустно. – С другой стороны – как ты будешь жить в этом мире? В этом городе? В этом… В этом во всем. Такой чувствительный.
Ну, папа же как-то живет, думаю. И в мире в этом, и даже в городе этом. Ну да – я в него, так и мама говорит, и многие. Он тоже чувствительный. Может, поэтому и артист. Но все-таки живет. Худо-бедно. «И худо, и бедно», – как он сам говорит, и улыбается тоже грустно.
Наш город умирает, но мы не любим, когда про него так говорят. Особенно какие-нибудь блогеры столичные. Приедут, снимут видео, а потом выкладывают, и непременно в названии будет про смерть. Но – кому охота слышать такое про свой город? Каково это – знать, что живешь в умирающем городе? Хотя, если так подумать, – ну, мало ли городов когда-то было, а теперь их нет? Тем более наш-то искусственно создан, специально для шахт. Но сейчас все меньше нужен наш уголь, время-то изменилось… И климат тут так себе… Даже деревья толком не растут… И перспектив никаких особо… И денег мало, как везде… Понятно, что при первой возможности люди отсюда уезжают. Что ж теперь… Это жизнь. Но все равно почему-то обидно.
Да, наш город умирает, но я не хочу, чтобы он умирал. Да, мороз, метель, витаминов нет, все такое… Но вот – выходишь вечером, например, во двор. Снег хрустит так вкусно. Степа, опять же, ждет. Со своими предложениями очередными и фантазиями.
Идем в сторону центра, там такая дорога длинная, заснеженная, а вокруг – так приятно горят фиолетовые буквы на магазинах! А впереди – площадь с фонтаном и Дворцом культуры маминым. В этом же Дворце, сбоку, – театр, где папа работает.
И дома высокие вокруг. И фонтан – широкая серая чаша на ребристой ножке. Пусть фонтан и редко работает, потому что у нас почти всегда холодно и вода в нем быстро замерзает, но все-таки.
И вокруг фонтана – скамейки. И на этих скамейках можно сидеть и болтать со Степой. Или сидеть и ждать маму из Дома культуры. Или папу из театра. Главное, чтоб они друг с другом не встретились. Потому что они и до развода не ладили, а теперь так вообще. Хоть и в одном здании работать продолжают, куда деваться.
Их только любовь ко мне и объединяет, кажется. Оба они за меня переживают, и оба обрадовались, когда Купцова объявила, что у меня слух абсолютный. Купцова тоже в Доме культуры теперь работает, помогает музыкальные номера делать для концертов. Там мама с ней и познакомилась. И привела меня к ней, чтоб «послушал профессионал».
И Купцова мне играла ноты на пианино, а я должен был повторять их. И потом я еще спел ей арию Мистера Икс. Мне просто папа ее пел в детстве, очень она ему нравилась. Потому что там Мистер Икс печалится, что «всегда быть в маске – судьба его». Папе, как артисту, про маску очень близко было, и поэтому он, как выпивал, сразу эту арию пел. Так я ее и запомнил.
Вот Купцова послушала все это и говорит:
– Слух абсолютный. Поздравляю, мамаша!
«Мамаша» обрадовалась. Я тоже. Хотя я и так подозревал. Иначе с чего я так быстро мелодии на пианино подбирал, пока вахтерша Тамара Павловна не выгнала?
