– Голова колдунская! Возьмем еще пять банков – и заживем лордами!
– Будем как шиммерийские богачи!
– У каждого по дворцу и табуну коней!..
Однако с каждым днем Чара и Неймир становились все мрачнее. Они почти не говорили меж собою: о чем говорить, когда и так все ясно? Они исправно получали свою долю (уменьшенную на десятину) и не пачкали руки лишней кровью. Но на душе выли шакалы, и чем дальше – тем пуще. Все сложней было закрывать глаза на правду, а правда та, что ввязались они в дрянное дело. И как выпутаться – неясно. Уйти сейчас, не взяв десяти банков, обещанных Колдуну? Тогда судьба их решена: мерзавец смочит ладонь чьей-то кровью, пролает заклятье, подует во след Спутникам… Поговорить с ним? О чем? От колдовства его не отговоришь – это все равно, что запретить вороне каркать… Поговорить с Бираем? Тоже без толку. Ганта из тех, кто уважает силу, а сила – явно на стороне Колдуна… Оставалось одно: поневоле делать дело и ждать, когда все кончится. Ни Ней, ни Чара не бывали на каторге, но думали, что там все точно так же: гребешь поневоле и ждешь свободы.
Лысые хвосты.
В четвертом банке – Ней не запомнил названия городка – случилось нечто. Среди жидких, как похлебка, охранников попался один. Успел выхватить нож, когда следовало, и ударил раньше, чем ударили его. Когда схватка кончилась, шаван Хаггот зажимал рукой вспоротый бок, а кровь лила меж пальцев.
– Ганта, помоги… – шептал Хаггот, скрипя зубами от боли и чуть не плача от отчаянья. – Ганта, не бросай!
Проще и легче всего было добить раненого. Он все равно не проскачет больше мили – а значит, завтра будет болтаться в петле. Но если заколоть Хаггота, то Колдун, конечно, поднимет ему веки и выпьет душу. Каким бы ни был ганта Бирай, но такой судьбы своему всаднику он не желал.
– Перевяжите его, усадите на коня!
Шаваны обматывали Хаггота тряпками (а те мигом пропитывались кровью) и пытались поднять его в седло (а он валился набок, как шмат мяса без костей). Колдун глядел на все с этаким немым вопросом и подмигивал Бираю: мол, зачем возня, когда можно просто?..
– Да быстрей же, ослы! – ревел ганта. – Гирдан, сядь с ним!
Гирдан разделил коня с Хагготом.
– Спасибо, брат… – прошептал Хаггот.
– Да провались ты в нору! Из-за тебя оба погибнем.
Гирдан был прав: под тяжестью двух всадников лошадь еле рысила. Если будет погоня, этим двоим точно конец.
В сумерках они выехали из городка, двинулись по дороге. То было мучение, а не скачка. Отряд еле полз, поминутно тревожно озираясь в ожидании погони. Гирдан с Хагготом все больше отваливались назад. Хаггот то стонал, то бормотал жалобно:
– Братья, прошу… Ради Духов Степи… не бросайте…
Шаваны отвечали со злобой. Все ненавидели Хаггота – за то, что он еще жив.
Чара придержала коня, поравнялась с отстающими, сказала Хагготу:
– Ты был из тех, кто бросил нас на съедение литлендцам. Помнишь?
Но мало злости сохранилось в ней, жалость пересилила. Приблизилась, потрогала Хаггота, при свете луны заглянула в лицо. Шаван был рыхлым, как тесто, бок и бедро блестели от крови, лицо белело полотном.
– Его надо к лекарю, – сказала Чара.
Кто-то гоготнул, Гирдан фыркнул. Но ганта Бирай сбавил ход, потер затылок. Очень не хотелось ему видеть, как Колдун выпьет душу всадника.
– Чара, я сам вижу, что надо. Только где лекаря взять?
– Там, – сказал Неймир, указав в просвет меж холмов на западе.
Горстка светлячков мерцали там – огни поселка.
