Куколка наша - страница 7

В правом углу картины, как это принято, стояли год ее создания и имя художника. Я не сомневалась, что Григор Нарекаци – это псевдоним живописца. Но зачем современный грузинский художник, написавший такое светлое и жизнерадостное полотно, взял себе имя известного армянского поэта 10 века? Оно ассоциировалось у меня с чем-то мрачным, печальным и даже трагическим. В студенческие годы я писала курсовую работу о его церковных гимнах и песнях. До сих пор помню некоторые фразы, которые перед защитой учила наизусть: «После восстановления в середине девятого века государственности, возникают предпосылки для армянского возрождения, идеи которого наиболее глубокое выражение нашли в лирико-философской поэме Григора Нарекаци «Книга скорбных песнопений».

Муж прервал мои воспоминания и любование чудесным творением талантливого человека. Он вкратце рассказал, как, следуя моему совету, после обеда поехал на Крымскую набережную. Дождь лил как из ведра, продавцов и покупателей картин почти не было. Однако он не отчаялся и принципиально хотел отыскать хоть одного грузинского художника. Такового не оказалось, но, к счастью, нашелся перекупщик, у которого он и приобрел это чудо. Кстати, очень дешево. Потом вернулся в свой офис, где до позднего вечера работал с документами.

Я слушала его и думала, что произошло что-то невероятное. Когда я произносила фразу: «Пусть это будет нечто от новоявленного Пиросмани», – то имела в виду картину, так сказать, мастера из народа или художника, намеренно распространяющего романтический культ «наивного», не испорченного цивилизацией творчества, специально отказывающегося от устоявшихся норм художественной культуры. Муж знал, что Пиросмани не занимался стилизацией, что он является тем самым представителем примитивизма, который искренне выражал свое видение мира. Но почему-то муж искал не картину определенного, обозначенного мной стиля, а работу художника из Грузии. И то, что он нашел, было выше всех похвал. А если бы я тогда произнесла фразу: «Пусть это будет нечто от новоявленного Гогена»? Ведь именно он своим творчеством пробудил интерес к формам первобытных, ранних стилей. Тогда, вероятно, муж искал бы и нашел на московской набережной картину французского живописца. Монмартр какой-то получается. Я улыбалась порождению собственной фантазии.

За поздним ужином мы назвали случайно доставшееся нам сокровище Девочкой, потом долго выбирали место, где она отныне будет жить. Наконец муж пошел на балкон за молотком и гвоздями, а я осторожно протерла нашу Девочку, хотя она и так была безупречно чиста. Ночью в спальне нас впервые было трое. Мне это нисколько не мешало, и соперницей ее я не считала. Он был рядом со мной, и сердце замирало.

Глава третья

Я почувствовала запах кофе и проснулась. Или так. Я проснулась и почувствовала запах кофе. По оконному стеклу барабанил дождь. Каждый раз, когда я читаю или слышу слово «дождь», сама вижу или ощущаю его на своем теле, в моей голове возникает одна и та же рифмованная фраза – «Вот почему я люблю дожди: Знаю, что в дожди только верного жди». И каждый раз, начиная с подросткового возраста, когда она поселилась в лабиринтах моей памяти, я гоню ее и не могу от нее избавиться, хочу узнать, откуда, чья она, и забываю это сделать.

Я подняла глаза на нашу Куколку. Теперь мы будем называть ее именно так. И она знала, почему. Она все слышала прошедшей ночью. Для мужа я всегда – Таня, иногда – Танечка, а в особые моменты – Девочка. Мы не захотели отдавать ей мое ночное имя, мы к нему привыкли. Двух Девочек в одном доме быть не должно.